Вызовы пришли в начале декабря. Но в те же дни разразилась еще одна драма, назревавшая уже давно, но мы ничего об этом не подозревали. Вероятно, 10 декабря, точной даты я не помню, Алеша сказал Люсе, что не любит свою жену Олю и расходится с ней. В тот же день он сказал то же Оле. Возможно, если бы не было проблемы отъезда, Алеша еще держал бы некоторое время в себе свою тайну, но тут все обострилось до крайности, и молчать он уже не мог и не считал себя вправе. Все же заявление об отъезде Алеша и Оля подали вместе. Потом Оля раздумала ехать – Алеша уехал один. При этом Оля просила его не подавать на развод в течение года, и Алеша на это согласился. Это все произошло после того, как появилось новое действующее лицо – Лиза Алексеева, однокурсница Алеши по Педагогическому институту, дружба с которой перешла в любовь. Лиза фактически стала женой Алеши, но она не могла уехать вместе с ним: юридически ведь он был мужем Оли Левшиной, однако все последующие годы Лиза и Алеша стремились к объединению своей семьи. Через некоторое время мы почувствовали, что эта драма используется КГБ, – заложником стала Лиза!..
Алеша и Оля получили разрешение на выезд на третий день после подачи документов. Как я уже писал, Оля осталась в Москве с Катей. Она дала Алеше требуемую в ОВИРе справку об отсутствии у нее к нему материальных претензий (мы перевели ей оговоренную сумму). Вопрос о разводе, по ее просьбе и договоренности с Алешей, должен был решаться через год. До моей высылки в Горький мы с Люсей несколько раз, каждый раз с разрешения Оли, были у нее в оставшейся за Олей квартире, проводили по нескольку часов с нашей внучкой Катей.
Алеша уезжал 1 марта 1978 года. Накануне, вернее уже в ночь на 1 марта, он простился по очереди с каждым, кто оставался, – с Руфью Григорьевной, с мамой, со мной, с Лизой. По дороге на аэродром Алеша попросил остановиться у памятника Пушкину. Он один вышел из машины и положил цветы к подножию памятника. Это было его прощание со страной, из которой он – не по своей воле – уезжал. Прощание с тем, что он в ней любит».
БА:
В феврале 1980 г. Ольга Левшина с дочкой эмигрировали в США, где Алексей Семенов оформил с Ольгой развод. А 14 июня 1981 г. он вступил в заочный брак с Лизой Алексеевой в штате Монтана, законодательство которого допускает «удаленные» бракосочетания. Почему так? Потому что КГБ категорически отказывало Лизе в разрешении на выезд за рубеж и одновременно всячески отравляло ей жизнь с единственной целью – отравить жизнь Андрея Дмитриевича и Елены Георгиевны, которые, настояв на срочном отъезде Алеши (а других вариантов просто не было, и Алексей сам этот понимал), взяли на себя ответственность за судьбу девушки. А Сахаров дал Алеше честное слово, что Лиза к нему приедет.
Вскоре после отъезда Алеши Лизу исключили из института. В дальнейшем она несколько раз устраивалась на работу, но каждый раз туда приходили «сотрудники» (делалось это достаточно откровенно), и ее увольняли. У нее сложились тяжелые отношения с родителями, которые требовали, чтобы она порвала со «шпионским гнездом». И нельзя их особенно за это осуждать. То, что делали Сахаров, другие правозащитники, находилось в то время за пределами понимания советского человека. Позже родители смягчились, и их нормальные отношения с Лизой восстановились.
В результате Лиза почти четыре года жила на Чкалова и действительно стала членом семьи. И тут я не могу не отдать должного человеческим качествам Елены Георгиевны, ее матери Руфи Григорьевны, ну и, конечно, Андрея Дмитриевича. Ведь они приняли в дом (и тем самым спасли) чужого человека, да еще в условиях, когда это было сопряжено с огромными новыми трудностями. Только что, понимаете ли, отправили за рубеж одних заложников – и вот новая проблема. Достаточно было намекнуть, просто дать почувствовать, что она нежелательна, – и Лиза немедленно ушла бы совсем. И тогда… «Инженеры человеческих душ» с площади Дзержинского умели создавать безвыходные ситуации. Но не было намеков, не было даже этих подлых мыслей. Должен сказать, что и с Лизой им повезло. Алеша не ошибся в своем выборе.
Организовать отъезд Лизы за границу было невероятно трудно, а после высылки АДС в Горький в январе 1980 г. возникла и вовсе тупиковая ситуация. По советским законам Лиза Алексеева никак не была связана с семьей Сахаровых, и требование о ее выезде за рубеж многими, очень многими воспринималось как нереальное, вздорное и осуждалось. Однако Андрей Дмитриевич мыслил другими понятиями – понятиями свободного человека. Почему невеста не может поехать к жениху в другую страну? Не должно быть таких запретов. Перешагивая через пропасть, он создавал новую реальность для всех нас. В ноябре – декабре 1981 г. Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна в результате 17-дневной смертной бессрочной (то есть до победы) голодовки победили всесильный КГБ, Лиза получила разрешение на выезд. Об этих невероятных событиях см. в главе 25.
Нельзя понять Сахарова, если не понять его мотивов в этом деле. Тем более что тогда его почти никто не понимал, включая и многих правозащитников: «Великий ученый и общественный деятель рискует жизнью из-за кого? Из-за какой-то девчонки»; «Разделяю Ваши цели, но уговариваю прекратить, ради общего пожертвовать частным». «Тоталитарное мышление!» – пишет АДС в «Воспоминаниях» о такого рода мнениях.
Поездка в Мордовию
Сахаров:
«15 декабря (1977 г. – БА) Люся поехала в Мордовию на очередное свидание с Эдуардом Кузнецовым. Незадолго перед этим она получила от него письмо. У Кузнецова была надежда, что свидание, после долгого перерыва, будет дано. Люся взяла с собой меня. Она рассчитывала, что при моем приезде ей с большей вероятностью дадут свидание. На этот случай она взяла кое-какие продукты. С нами также поехал Алеша в качестве носильщика.
Для Люси это была далеко не первая поездка в мордовские лагеря: с 1971 года она ездила к Эдику 2–3 раза в год, правда часто безрезультатно. А вообще ее “знакомство” с лагерем восходит еще к 1945 году, когда она ездила к Руфи Григорьевне. Я же раньше наблюдал лагерную жизнь лишь с некоторой дистанции (на объекте), Алеша вообще попал в лагерный мир впервые…
Выйдя из скорого поезда Москва – Ташкент, вы пересаживаетесь в расшатанный и грязноватый вагончик узкоколейной дороги Потьма – Барашево (конечная точка лагерной страны, там расположена лагерная больница)…
По обе стороны дороги то и дело – лагеря (лагпункты, или “зоны” на лагерном жаргоне)… Лагпункт Эдика – “особый режим” – был расположен в поселке Сосновка, примерно в центре Дубровлага. Там же был еще один очень большой чисто уголовный лагпункт и несколько десятков домов, в которых жили работники охраны, начальство и обслуживающий персонал с семьями. Мы остановились в гостинице для приезжающих (вряд ли по западным нормам можно тут употребить это слово). Одновременно это было общежитие для офицеров-надзирателей, в основном бессемейных, живших по нескольку человек в одной комнате постоянно…
С утра мы с Люсей пошли к начальнику лагпункта просить о свидании. Но тут нас ждало разочарование. Начальник категорически отказал. Аргумент – мы не являемся лицами, которые могут благоприятно повлиять на заключенного. Одной Люсе свидания тоже не давали. Мы послали телеграмму начальнику Дубровлага в Явас (административный центр лагеря) и начальнику ГУИТУ (Главное управление исправительно-трудовых учреждений – так в наше цивилизованное время называется ГУЛаг), обоим с одной просьбой о предоставлении свидания, а сами стали ждать. Мы надеялись, что начальству наше сидение, о котором, конечно, кругами во все стороны пошли слухи и разговоры, будет неприятно. Так оно и было, но свидания нам не дали…
