Книга Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее, страница 96. Автор книги Борис Альтшулер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее»

Cтраница 96

Во время нашего двухнедельного сидения я и Алеша впервые могли вблизи наблюдать лагерную жизнь. Впечатления были сильными. Самая быстро сменяющаяся часть обитателей нашей гостиницы – родственники заключенных, приехавшие на свидание. Они производили впечатление до предела напуганных людей, смотрящих как на высокое начальство даже на уборщицу, не говоря уж о тех, кто их направляет на свидание, обыскивает до и после него, может лишить свидания по малейшей прихоти.

Другая часть обитателей, задерживающихся иногда на несколько недель, – командированные, прибывшие, большей частью, по производственным и хозяйственным вопросам. Лагерь – это поставщик формально дешевой рабочей силы…

Наконец, постоянно живущая часть обитателей гостиницы – это, как я уже писал, надзиратели, начальники колонн и т. п. (Начальство более крупное живет отдельно.) Мы постоянно встречались с ними в клубной комнате, в умывалке, у титана. Однажды двое из них подошли к нам познакомиться, поговорить (очевидно, из любопытства). Оба они после армии пошли в школу МВД. Теперешняя их работа привлекла их более высокой оплатой, более продолжительным отпуском; легче получить путевку в санаторий МВД и т. п. Оба были “начальниками колонн”. И очень разными. Один (назовем его Колей) – более щуплый, нервный. В его рассказах о работе невольно для него проскальзывало некое упоение властью над людьми, почти садизм, во всяком случае злоба и презрение к находящимся в его подчинении. Он рассказывал, как какой-то старик, по его словам прикидывающийся больным, был послан на самую тяжелую работу – на разгрузку угля на морозе. Он плакал, умолял освободить от работы, упал, заболел; за уклонение от работы посажен в карцер. Второй надзиратель в этом месте заметил:

– Зря ты его все-таки наказал.

Коля, ничего не ответив, перешел к какому-то другому эпизоду.

Рассказы другого надзирателя (его назовем Ваней) были иными. Один из них о женщине, видимо деревенской, которая пыталась пронести мужу 10 рублей. Очевидно, их нашли у нее при личном обыске. Женщине грозило лишение свидания в этот раз, а может и в следующий. Как сказал Ваня, она упала перед ним на колени, плакала.

– Я ей сказал: “На этот раз прощаю. Вот тебе твои деньги, но в следующий раз так не делай – второй раз простить не смогу”.

Разные люди, разное поведение даже на такой “крайней” должности, разное отношение к чужой беде.

В клубной (“ленинской”) комнате мы по вечерам смотрели кино, в том числе очень смешную комедию Рязанова “С легким паром”. Надзиратели приносили из своих комнат стулья и тоже смотрели фильм, изредка с интересом посматривая на нас: все же приезд Сахарова был событием в этом уголке страны. Впрочем, лица некоторых уже были красными: видимо, они успели “принять свою порцию”. Поздней мы из своей комнаты слышали крики, брань, звуки драки, кого-то за ноги выволакивали на мороз – алкоголь делал свое ежедневное дело.

В один из последних дней перед отъездом мы с Люсей включили телевизор днем. Выступал Давид Самойлов. Дезик читал с подъемом, одно стихотворение за другим, в том числе стихи о Пушкине. В одном из них есть строки:

Благодаренье Богу – ты свободен —
В России, в Болдине, в карантине…

Я иногда думаю, что эти стихи могли бы быть внутренним – для самого себя – эпиграфом к моим “Воспоминаниям”.

Рядом сидел Ваня – у него был свободный от дежурства день. Из наших реплик он понял, что мы лично знаем поэта, читающего свои стихи по телевизору. Это было для него глубочайшим потрясением. Мир, где пишут и читают стихи, и мир, где унижают друг друга, пьют водку, матерятся, дерутся, гнут спину днем и забываются тяжелым сном ночью, мир пустых магазинных полок, кино с рвущимися лентами – эти два мира были в его сознании бесконечно далеки друг от друга – и вдруг они в нашем лице как бы сблизились.

Может, это покажется кому-то наивным и поверхностным, но, когда я думаю о выражении лица Вани в тот день и когда я вспоминаю некоторых других людей, с которыми меня столкнула жизнь, мне начинает казаться, что этот несчастный, замордованный, развращенный и спившийся народ, который сейчас даже и не народ в прямом смысле этого слова, все же еще не совсем пропал, не совсем погиб. Не величие исторического пути нации, не православное религиозное возрождение, не сопричастность к революционному интернационализму – все это не то, все это иллюзии, когда говорят о народе. Но простое человеческое чувство, сопереживание чужой жизни, жажда чего-то более высокого, чего-то для души. Эти искорки еще есть, они не погасли окончательно. Что-то с ними будет? Как в общенациональном плане – не знаю, да и важно ли именно это?.. Но в личном, общечеловеческом плане я уверен, что искры будут гореть, пока существуют люди».

Глава 23. 1978 год – 21 января 1980 года

Радостное событие: рождение внука Гриши, суды над Орловым, Гинзбургом, Щаранским (Л. И. Брежнев: «Причины нашего сверхтерпеливого отношения к Сахарову вам известны»). Негласный обыск и кража «Воспоминаний» по решению Политбюро, КГБ и черви в мясе. Годы правозащиты – до 21 января 1980-го; письма и посетители, Софья Васильевна Каллистратова. Сенсационные освобождения, новые аресты, Татьяна Великанова, Виктор Некипелов. Вторжение в Афганистан, дни перед высылкой в Горький. Противоречивые решения Кремля о Сахарове; основные события периода ссылки (1980–1986)

Радостное событие: рождение внука Гриши, суды над Орловым, Гинзбургом, Щаранским (Л. И. Брежнев: «Причины нашего сверхтерпеливого отношения к Сахарову вам известны»)

Сахаров:

«Весной 1978 года у нас произошло радостное событие. Моя дочь Люба, вышедшая замуж в 1973 году, родила мальчика – еще одного моего внука. Его назвали Гриша, Григорий. К сожалению, жизнь складывается так, что с самого его рождения и до сих пор я не мог принимать непосредственного участия в его воспитании, видел его не очень часто (а с момента высылки и вовсе ни разу). Сейчас ему пошел четвертый год!..

В те же дни (15–18 мая 1978 г.) в Москве начался суд над основателем Московской Хельсинкской группы, членом-корреспондентом Армянской Академии наук Юрием Федоровичем Орловым.

Как я уже писал, многие – и я в том числе – думали, что власти (КГБ) не решатся арестовать члена-корреспондента Академии Армянской ССР Юрия Орлова, а когда арестовали – что его не приговорят к лагерю, в худшем случае – к ссылке. Мы ошиблись. Орлов был осужден к максимальному сроку, допускаемому 70-й статьей (ее первой частью), – к 7 годам лагеря и 5 годам ссылки и потом, в заключении, непрерывно подвергался самым изощренным притеснениям, создающим угрозу его здоровью и самой жизни. Недавно Президиум Академии наук Армении исключил его на тайном заседании из состава Академии с вопиющим нарушением устава. Суд над Орловым проходил все в том же Люблино. На него приехало очень много друзей обвиняемого, много иностранных корреспондентов и представители некоторых иностранных посольств. Но на этот раз нас не пустили даже к зданию суда – специальные ограждения и наряды милиции не подпускали ближе 15–20 метров. Во время процесса жену и сыновей Орлова дважды обыскивали с применением грубой физической силы, срывали одежду – искали магнитофон с записью этого формально открытого суда. Даже адвоката однажды разошедшиеся гебисты подвергли насилию – заперли во время процесса в комнате рядом с залом.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация