Хорошо изученный урок об опасности неправильного толкования сложных ситуаций – это «дилемма безопасности», когда меры по перевооружению, предпринятые одной страной с чисто оборонительными намерениями, вызывают страхи у потенциального противника, заставляя его предпринять собственные оборонительные шаги, которые затем, как представляется, подтверждают первоначальные опасения первого противника. Классический пример – решение страны A о модернизации вооруженных сил путем строительства нового класса линкоров. Это вызывает тревогу в стране B по поводу того, что нарушается паритет сил между странами. И приводит к тому, что страна B также принимает решения о наращивании своего военного потенциала. А это намерение, в свою очередь, воспринимается страной A не только как угрожающее, но и оправдывающее первоначальное решение о создании нового класса линкоров и побуждающее к заказу еще большего количества кораблей. Таким образом, худшие опасения страны B относительно намерений страны A подтвердились, и начинается гонка вооружений. Как отметил ученый из Гарварда Бен Бьюкенен, сегодня в киберпространстве подобные взаимные неверные оценки мотивации встречаются еще чаще, поскольку разница между вторжением с целью шпионажа или вторжением с целью саботажа составляет всего несколько строк кода
[32]. Таким образом, с обеих сторон имеются широкие возможности для интерпретации обнаруженных кибервторжений как потенциально враждебных. Действия, оправдываемые одним правительством как полностью оборонительные, могут быть названы другим правительством наступательными по своей мотивации – и наоборот.
Мы легко можем представить себе пару с серьезными отношениями – назовем их Элис и Боб – при этом Боб является изрядным ревнивцем. Однажды Элис застает Боба с ее телефоном, читающим текстовые сообщения. Элис чувствует, что это вторжение в ее частную жизнь, и усиливает настройки конфиденциальности на своем телефоне. Боб воспринимает это как доказательство того, что Элис есть что скрывать, и удваивает свои усилия, чтобы прочитать ее текстовые сообщения и сообщения в социальных сетях, что, в свою очередь, заставляет Элис чувствовать себя правой в своем возмущении тем, что ей не доверяют и за ней шпионят. Она предпринимает шаги, чтобы стать еще более скрытной, давая начало очередному циклу недоверия. Вероятно, если этот цикл не прервется, то он серьезно повредит их отношениям.
Объясняйте свои выводы
Маргарет Тэтчер была благодарна за еженедельные сводки новостей, которые она получала от Объединенного разведывательного комитета Великобритании. Она всегда хотела, чтобы ее предупреждали, когда предыдущие оценки текущей обстановки менялись. Но она жаловалась на то, что язык, используемый Объединенным разведывательным комитетом, слишком часто изобиловал нюансами. «Было бы полезно, – объяснила она, – если бы ключевые суждения в оценках можно было выделить, поместив их в привлекающие внимание предложения, сформулированные простым языком»
[33].
В случае Фолклендского конфликта, о котором я упоминал в главе 1, Объединенный разведывательный комитет неверно расставил акценты в оценке обстановки в июле 1981 года. Представители комитета объяснили, что аргентинское правительство предпочтет достичь своей цели (передачи суверенитета островов) мирными средствами. Таким образом, комитет привел потребителей своей информации к выводу, что если Аргентина считает, что Великобритания ведет добросовестные переговоры о будущем островов, то она будет придерживаться мирной политики. Но добавил к этому, что если Аргентина не увидит никакой надежды на мирную передачу суверенитета, то полномасштабное вторжение на Фолкленды исключить нельзя. Те, кто был посвящен в лондонские переговоры по Фолклендским островам, знали, что Великобритания тоже желает мирного решения. Тем не менее с объективной точки зрения текущие дипломатические усилия вряд ли бы привели к взаимоприемлемому решению. Но для комитета это выглядело так, будто он сбивается на политическую критику министерской политики и уходит от обзора оценки разведданных. Таким образом, не было никакого стимула для пересмотра спорных решений по сокращению Королевского флота, объявленных годом ранее, в том числе списания и разделки базирующегося на Фолклендах корабля ледовой разведки «Эндьюранс». Непреднамеренно и не осознавая этого, Великобритания предприняла шаги, которые укрепили в сознании аргентинской хунты мысль о том, что Великобритания не рассматривает острова как жизненно важный стратегический интерес, за который стоит сражаться. Хунта могла с известной долей уверенности сделать вывод, что если Аргентина захватит острова силой, то худшим, с чем она столкнется, будет решительный дипломатический протест.
Объяснение того, что не является самоочевидным, – процесс, который сводит сложную проблему к более простым элементам. Когда аналитики работают над разведывательными оценками, они должны решать, на какие известные их читателям утверждения они могут полагаться, – и потому эти утверждения не нуждаются в объяснении или дополнительном обосновании. То, что «Аль-Каида» под руководством Бен Ладена была ответственна за теракты 11 сентября 2001 года, сейчас является таким железобетонным утверждением. То, что российская служба военной разведки, ГРУ, несет ответственность за покушение на убийство Скрипалей в Солсбери в 2018 году, также является железобетонным утверждением для обсуждения поведения России. Факт того, что Саддам Хусейн в Ираке все еще осуществлял незаконную программу разработки биологического оружия в 2002 году, рассматривался как железобетонное утверждение – но ошибочно, и именно в этом заключается опасность. Это было предположение, которое некогда было истинным фактом, но перестало быть таковым, и такое положение дел не было доведено до аналитиков. Семантические пространства, используемые аналитиками для интерпретации полученных отчетов, устарели и больше не являются адекватным описанием реальности. Как писал философ Ричард Рорти: «У нас нет никакого способа установить истинность убеждения или правильность действия, кроме как ссылок на подтверждения, предлагаемые нами для того, чтобы думать то, что мы думаем, или делать то, что мы делаем»
[34].
Здесь, однако, лежит еще один урок в попытке объяснить очень сложные ситуации в понятиях более простых тезисов
[35]. Искушение здесь заключается в том, чтобы пробиться сквозь сложные аргументы, представив их в мгновенно узнаваемых терминах, на которые читатель или слушатель откликнется на эмоциональном уровне. Мы делаем это, когда вешаем на коллегу ярлык типа «сложный человек» или «с ним легко работать». Мы все знаем, к каким выводам мы должны прийти, когда политик упоминает в телевизионном интервью или дебатах дух Дюнкерка, умиротворение фашизма в 1930-х годах, Пёрл-Харбор и неспособность предвидеть внезапные нападения; или Суэц и переоценку британской мощи в 1956 году во время оккупации Суэцкого канала. «Вспомните вторжение в Ирак в 2003 году» – это теперь такой же мгновенно узнаваемый мем для мнимой опасности слишком близкого сближения с Соединенными Штатами. Такие грубые повествовательные приемы служат символикой гораздо более сложной реальности. Они склонны скорее вводить в заблуждение, чем просвещать. История не повторяется, даже как трагедия.
