* * *
Сложно представить, чтобы кто-то отважился готовить на этой кухне еду. С другой стороны, еду тут и не готовили: все свободное пространство вокруг было заставлено использованными лоточками «навынос», завалено грязными пластмассовыми вилками-ложками, просаленными бумажными пакетами и коробками из-под пиццы, бутылками из-под газировки и пачками из-под сигарет. Любой неодушевленный предмет заведомо рассматривался в качестве кандидата на роль пепельницы. Линолеум на полу коробился по углам, а темное пятно под дверью свидетельствовало о давнем небольшом пожаре. В центре стоял кухонный стол со столешницей из дешевого красного ламината, испещренной кольцевыми ожогами и израненной острыми лезвиями. По центру же стола размещался закрытый ноутбук. Поверх него лежала путаница проводов, словно порция электромонтажных макарон, а рядом – сложенный штатив и цифровая видеокамера размером с бумажник. Не так давно, для того чтобы осуществить глобальную трансляцию, потребовалась бы целая гора всякого оборудования, но «не так давно» в данном случае служило эвфемизмом для незапамятных времен. Вокруг стола расположились четыре разномастных стула, и на трех из них сидели. Четвертый стул завис под невозможным углом к полу, будучи удерживаем парой ног в берцах, раскачивавших его то туда, то обратно. Каждую секунду-другую казалось, что стул вот-вот опрокинется, но этого не происходило.
– Надо бы застримить его через веб-камеру, – сказал владелец ног.
– На кой?
– Выложим на всеобщее обозрение в интранет. Заместо роликов. Пусть смотрят, как он обсирается в прямом эфире, от и до.
Двое других переглянулись.
Это были молодые люди бульдожьего типа, все трое. Разного роста и сложения, они имели одну общую черту: бульдожий тип. Тот тип людей, протягивая руку которым никогда нельзя быть уверенным, что ее не оттяпают. Сидящий сейчас внизу Хасан Ахмед прозвал их Ларри, Керли и Мо, и если бы его попросили поочередно описать их, сделал бы это следующим образом.
Ларри – самый рослый и самый волосатый, хотя в последней категории конкуренция была не слишком ожесточенной: двое других были обриты, тогда как черепушку Ларри покрывала короткая шерстка, придавая его облику определенный вес, словно он был единственным, кому дозволялось носить шляпу там, где всем остальным полагалось обнажать голову. У него было узкое лицо и беспокойный взгляд, который непрестанно перебегал от окна к двери и обратно, словно в любую минуту ожидал вторжения; он был одет в белую рубашку с закатанными рукавами, черные джинсы и новые, с иголочки, кроссовки. В то время как Мо являл собой посредственность во всех отношениях: покороче одного, повыше другого и с пузиком навыкат, которое ничуть не маскировалось черной футболкой. Он беспрестанно поглаживал свою эспаньолку, весьма недальновидно отращенную, словно проверял, не отклеилась ли та.
Что же до Керли (обладателя берцев), то он, казалось, и вовсе был дурак.
– Веб-камеру лучше не трогать, – ответил Ларри.
– Почему?
– Потому.
– Он же там обгадился по полной программе, как хорек в капкане. Вот пусть все теперь и посмотрят, какие они смелые, когда не лезут в автобус с рюкзаком взрывчатки.
– Если начать трансляцию через веб-камеру, – сказал Мо тоном, по которому можно было догадаться, что разговор на эту тему заводится не впервые, – им будет вдвое легче нас засечь.
– Так мы же все равно уже крутим ролики?
Можно с утра до ночи пытаться втемяшить что-то Керли в его дурацкую башку, подумал Ларри, но рано или поздно придется-таки признать безнадежность такой затеи. Чтобы объяснить ему хоть что-то более сложное, чем скачка с участием двух лошадей, требовалось нарисовать иллюстрацию на бумажке либо просто предложить ему сигаретку и уповать, что он забудет про свой вопрос.
Мо, однако, не терял надежды.
– Они попытаются вычислить, – втолковывал он, – откуда ведется трансляция. Есть всякие способы замести следы, и мы ими воспользовались. Но если мы начнем прямую трансляцию, вживую, через веб-камеру, то нас будет проще засечь.
– И кстати, это называется интернет, – добавил Ларри.
– Что называется?
– Интернет называется интернет. Интранет – это другое.
– Один хрен.
Ларри и Мо снова переглянулись, и взгляды их выражали взаимопонимание.
– Ладно, – подытожил Керли, – если в нем еще осталось хоть чуток говна, завтра он обгадится так, что любо-дорого. – И, словно ставя точку в изящно сформулированном аргументе, добавил: – Пойду-ка я посру.
Он встал, обрушив одновременно оба стула.
Ларри, глядя ему вслед, закурил и перебросил пачку Мо:
– Думаешь, он потянет?
– Он не такой идиот, каким притворяется.
– Да уж. Ума палата у мудилы. Даже умеет жевать и ходить одновременно. Очевидно, что не такой идиот, каким представляется.
– Я сказал «притворяется».
– Я слышал.
По другую сторону двери Керли, не поведя бровью, дослушал их разговор до конца, а когда убедился, что он окончен, бесшумно, словно пласт сигаретного дыма, метнулся по коридору на второй этаж, где сделал звонок с мобильного телефона, о наличии которого двое других не знали.
* * *
Лэм сидел у себя за столом, перед ним лежала папка с бумагами (результаты анализа данных по парковочным аномалиям в центре Лондона, или по учетным записям в «Твиттере», или по странным покупкам недвижимости в Бистоне с оплатой наличными), но внимание его, казалось, было приковано к пробковой доске на стене, с прикнопленной к ней коллекцией всевозможных скидочных купонов: промоакция местной пиццерии, спецпредложение на слойки с колбасным фаршем от бюджетного супермаркета… Кэтрин смотрела из дверей. Она хотела было уже войти и прибавить свой отчет к стопке на столе, но в последний момент что-то заставило ее передумать. Лэм сейчас был не похож на того Лэма, которого все они хорошо знали и любили, как собака палку. В его облике сейчас было что-то незнакомое, что-то, чего раньше не было.
По иронии судьбы Кэтрин Стэндиш одно время предвкушала знакомство с Джексоном Лэмом. И в этом была вина Чарльза Партнера. Когда-то, в глубоком средневековье, Лэм был одним из оперативников Партнера. В современном же ей мире он возник в еженедельнике Партнера, в расписании встреч, в строчке «10:00». «Джексон Лэм у нас очень своеобразный, – сообщил ей тогда Партнер. – Думаю, он вам понравится». И она, учитывая источник данной рекомендации, тоже так думала.
В карьере Лэма тогда был переходный период: из заграничных отпусков (как называли эту работу оперативники) его перебрасывали на домашний фронт, хранить родной очаг. В то счастливое время – сразу же после окончания холодной войны и непосредственно перед тем, что началось минут десять спустя, – мир представлялся безопасным местом. Она знала, что Лэму пришлось поработать по ту сторону занавеса, и это, разумеется, способствовало формированию некоторых заочных представлений о нем: не то чтобы романтический флер, но явно мужественный характер.
