– Ну и что значит это «пи»? Шифр?
– Вряд ли. Похоже, флешка – просто обманка. По-моему, он из тех параноиков, кто постоянно боится, что его файлы похитят, и прилагает все усилия, чтобы похититель остался ни с чем. И даже более того. Хочет, чтобы похититель понял, что владелец заранее предусмотрел возможность кражи. Чтобы посмеяться последним.
Ривер вспомнил еще одну вещь, а именно что Хобден заворачивает объедки в страницы антифашистского «Прожектора». Своеобразный привет тем, кому вздумается покопаться в его мусоре. «Думаете, он намекает, что мы нацисты?» – спросил он Лэма. «Разумеется, он намекает, что мы нацисты», – ответил Лэм.
– В любом случае в предусмотрительности ему не откажешь. В конце концов, я же действительно сперла его файлы, а ты копался у него в помойке.
– Да и тот партийный список попал в интернет вовсе не случайно, – добавил Ривер. – Так что будем откровенны: Контора подгадила ему по полной программе.
– И он в отместку решил устроить публичную казнь какого-то мальчишки? Ты вообще представляешь себе, какая будет реакция, если это все-таки произойдет?
– Догадываюсь. – Кофе был все еще слишком горячим, и Ривер поставил стакан на приборную панель. – Мусульмане выйдут на улицы. Сочувствие со стороны леволиберальных кругов, разумеется, будет обеспечено полностью – как же иначе, если невинного ребенка прирезали в прямом эфире. Но среди тех, кто выйдет на улицы, будут не только протестующие с плакатами и требованиями уважительного отношения к меньшинствам. Будут и призывы к возмездию. Начнется поножовщина и бог знает что еще. Ну ты представляешь.
– Именно это я и имею в виду. Может, он вконец чокнутый, но он же всерьез считает себя патриотом, что бы он под этим ни подразумевал. Думаешь, он добивается массовых беспорядков?
– Да. Потому что результатом беспорядков станет закручивание гаек, а именно это ему и нужно. Не сама по себе реакция на происшествие, а то, что начнется потом, когда ситуация станет крайне серьезной. Да, люди против того, чтобы детей резали в прямом эфире, но еще больше они против погромов на улицах, прямо перед домом.
– Ненавижу конспирологию и теории заговоров, – сказала Сид.
– После того как теория доказана, она перестает быть теорией. И становится просто заговором.
– И чего именно ты пытаешься добиться, сидя у Хобдена под дверью?
– Давай поговорим об этом завтра.
– Ты всерьез планируешь сидеть тут до утра?
– На данный момент я бы не стал называть это планом.
Она покачала головой и отпила кофе.
– Если ничего так и не произойдет, с тебя завтрак.
Он не нашелся, что на это ответить, но, прежде чем замешательство его стало очевидным, у нее возникла новая идея:
– Ривер?
– Чего?
– Ты же сам понимаешь, какой ты дурак, правда?
Он отвернулся, чтобы она не увидела, как по его лицу расплывается улыбка.
* * *
Это было в десять часов. В течение следующего часа шансы Ривера оплатить завтрак продолжали расти: на улице практически ничего не происходило, а что происходило – не имело к Хобдену никакого отношения. В окне у него продолжал гореть свет. Время от времени мелькавшая на занавеске тень указывала на то, что Хобден по-прежнему был дома. Во всяком случае, там был кто-то. Возможно, Риверу следует постучать в дверь. Может, это спровоцирует какую-то реакцию.
Но провокации строго порицались. «Это искажает реальную картину, – вещал Паук Уэбб на каком-то семинаре. – Провоцирование объекта на совершение каких-либо действий, которые он иначе совершать бы не стал, дает искаженные данные наблюдения». Паук, вне всякого сомнения, попугайничал, повторяя услышанное от кого-то, кто действительно знал, о чем говорит. С другой стороны, то, что представлялось неправильным Пауку, Ривер с готовностью принял бы за руководство к действию. Он уже в пятый раз спорил сам с собой на эту тему, однако никакого консенсуса так пока и не предвиделось.
Он вытянул вперед ноги, насколько позволяла обстановка, надеясь, что делает это незаметно. Одет он был сегодня как обычно: синие джинсы, белая футболка, серый джемпер с вырезом уголком. На Сид были черные джинсы и фуфайка с капюшоном – можно сказать, стандартная служебная форма, но в ней Сид выглядела очень хорошо. Она отодвинула пассажирское кресло до предела и почти целиком скрылась в полумраке. Время от времени свет уличного фонаря вдруг отражался у нее в глазах и рикошетом отскакивал к Риверу. Она думала о нем. Когда женщина о тебе думает, это всегда означает либо что-то хорошее, либо что-то плохое. Сейчас он понятия не имел, которое из двух.
Вконец замучившись с этими размышлениями, он спросил:
– Скажи, а ты почему поступила?
– А сам-то как думаешь? – Она взглянула ему в глаза. – Из-за романтики, разумеется.
– Триллеров насмотрелась? Теперь видишь реальную изнанку.
– Я не такая уж дура дурой, если хочешь знать.
– Я это давно заметил.
– Восточные языки. Диплом с отличием.
– Ну хоть какое-то утешение.
Она закатила глаза:
– А если ты заткнешься, то я утешусь еще больше.
Он и заткнулся.
На тротуаре никого не было. Машины проезжали не часто.
Хобден расхаживал по квартире… он мог прямо сейчас отдавать приказы по мобильнику или переписываться с сообщниками по электронной почте. Но Ривер так не думал. Он не думал, что Хобден станет предпринимать то, что сделает его уязвимым для прослушки или перехвата данных. Он просто расхаживал по квартире, как тигр в клетке, выжидая, когда что-то наконец произойдет.
И в этом Ривер был с ним солидарен.
– Ты из Конторской семьи, – сказала она.
Он кивнул.
Когда-то такое было в порядке вещей, как профессиональные династии полицейских или сантехников. И даже сегодня встречались оперативники в третьем, а то и в четвертом поколении; ремесло передавалось по наследству, будто фамильное серебро. А будучи внуком сотрудника, о котором в Конторе ходили легенды, Ривер практически не имел иного выбора. Но он ничего не сказал, потому что говорила Сид и он не хотел ей мешать.
– У меня такой родословной нет. Я вообще никогда не думала, что окажусь на госслужбе, а тем более на такой. Метила в финансы. Мама у меня адвокат высшей категории. А я хотела стать банкиром и зарабатывать еще больше, чем она. Так ведь все и определяют успех – если получаешь больше родителей, значит карьера удалась, правда?..
Он молча кивнул, одновременно попробовав представить свою мать зарабатывающей на жизнь. Получилось смешно.
– Во время лондонских терактов я была студенткой.
Тоже понятно. Любой, кто пришел в Контору после терактов, в той или иной степени принял это решение именно из-за них.
