– Что?
– Не знаю. Какой-то звук.
Они замерли на площадке. Чем бы ни был вызван звук, он больше не повторялся.
Луиза наклонилась к Мину, и он почувствовал запах ее волос.
– Может, мышь?
– У нас водятся мыши?
– Крысы наверняка водятся.
От выпитого гласные стали увесистей, а сибилянты расплывчатей.
Наверху все было по-прежнему тихо. И запах волос Луизы чувствовался по-прежнему близко. Мин кашлянул.
– Может, давай…
– В смысле?
– Я хотел сказать – может, поднимемся?
– Давай. Опускаться-то некуда. Ну то есть…
Хорошо, что на лестнице было темно.
Но когда они начали подниматься по следующему маршу, руки их соприкоснулись в темноте и пьяные пальцы их переплелись; и они начали целоваться; и не просто целоваться, а сцепились в поцелуе, вжались друг в друга, словно оба пытались вдавиться в иное пространство, которым оказалась стена первой попавшейся комнаты – кабинета Лоя.
Прошло три минуты.
Задохнувшись, они прервали поцелуй.
– Господи, я даже не…
– Молчи.
Они помолчали.
В кабинете Лэма, двумя этажами выше, человек в черном замер.
* * *
За дверью, на пластмассовом стуле, откинувшись так, что спинка касалась стены, сидел один из людей Ника Даффи. До конца дежурства оставалась минута-другая, когда Дэна Хоббса внезапно отрядили сюда. С другой стороны, когда подстреливают оперативника, не время думать про официальный график работы. Даже если это слабак. Даже если его подстрелили по его же собственной дурости.
Подробности ему были неизвестны, но Хоббс заранее готов был принять на веру, что это произошло именно из-за дурости подстреленного слабака.
Данные каждого оперативника входят в реестр особого наблюдения, поэтому, как только имя поступившего пациента внесли в больничную систему регистрации, Риджентс-Парк был поставлен в известность. Информация поступила к Хоббсу. Согласно инструкции, он активировал план «Нападение на сотрудника», прибыл в больницу (попутно нарушив несколько правил дорожного движения), установил степень тяжести и привел в исполнение приказ Даффи: «Задержать уцелевших. Ждать дальнейших распоряжений». Именно так Хоббс и поступил, воспользовавшись для этой цели первым подвернувшимся помещением – кладовкой с призраками невозвратимых дней.
С тех пор прошло полчаса. Никаких новых распоряжений не поступало, что было странным. Размышляя об этом, Хоббс снова сощурился на телефон, и на него сошло безрадостное озарение.
Тут нет сигнала.
Черт.
Надо по-быстрому сбегать наверх. Минуты не займет. И чем скорее он выйдет на связь с Риджентс-Парком, тем меньше вероятность того, что кто-то вообще заметит, что он изначально связь потерял.
Тут он услышал резиновое поскрипывание, означавшее, что кто-то спускается сюда по лестнице.
Прекратив раскачиваться на стуле, Хоббс плотно уперся подошвами в пол.
* * *
На этот раз ошибки быть не могло. Сверху послышался звук – достаточно громкий, чтобы отвлечь Луизу и Мина от их занятий. Всего три минуты назад они не обратили бы на него внимания, но именно подобные нюансы и предопределяют исход событий.
– Слышал?
– Да.
– Наверху.
– У Лэма?
– Или у Кэтрин.
Они прислушались, но больше ничего слышно не было.
– Может, Лэм?
– Он бы включил свет.
Они расцепились и, застегиваясь на ходу, бесшумно подступили к двери. Стороннему наблюдателю могло показаться, что они исполняют серию хорошо отрепетированных маневров: размеренное передвижение по местности в темноте, в незримом присутствии некоего третьего лица.
– Тут есть что-нибудь?
– На столе.
На столе обнаружились пресс-папье, ладно поместившееся в ладонь, и степлер, годившийся на роль кастета.
– Думаешь, нам следует…
– Я бы, конечно, предпочел вернуться к начатому делу…
– Да, но…
– …но сначала придется разобраться с этим.
А потом можно будет и вернуться. Уж как получится.
Сторонний наблюдатель также заметил бы, что ни по одному из них нельзя сказать, что минуту назад они предавались пьянству или разврату: выдвигаясь на лестничную площадку, оба выглядели как вполне себе трезвые оперативники на задании. Мин снова шел первым, и Луиза пристально следила за его руками в ожидании условного сигнала, посланного в сгущавшееся за спиной безмолвие.
* * *
Приближающиеся шаги принадлежали человеку грузному, который, возможно, спустился на подвальный этаж по ошибке, а на самом деле пришел сюда из-за пошаливающего сердечка или на бандажирование желудка. Хоббс при любой погоде пробегал свои ежедневные семь миль, а мысль о плохой физической форме была сопоставима с медленным самоубийством. Это означало второе место в любом поединке лицом к лицу, чего с Хоббсом пока не случалось ни разу.
Он приготовился к мимолетной встрече с представителем широких масс, на службе у которых, строго говоря, состоял.
Однако это оказался не представитель масс. Вошедший даже не поинтересовался, кто, собственно, Хоббс такой. Словно заранее знал и заранее не придавал этому никакого значения.
– Вот мой совет, – сказал он, – все эти мобильники, чернички-ежевички и прочие прибамбасы в подвалах, как правило, работают хреново.
Хоббс принял защитную окраску госслужащего:
– Я могу вам как-то помочь?
– Что ж, посмотрим, – сказал толстяк и указал на дверь за спиной Хоббса. – Для начала отоприте-ка вот это.
– Вы, вероятно, заплутали, сэр, – сказал Хоббс. – Вам следует пройти в регистратуру, там вам помогут с вашим вопросом.
Толстяк склонил голову набок:
– Знаешь, кто я такой?
Вот же подфартило. Хоббс облизал зубы и приготовился подняться со стула:
– Не имею удовольствия, сэр.
Тот наклонился и проговорил Дэну прямо в ухо:
– Вот и славно.
И сделал движение рукой.
* * *
В темноте лестница казалась круче, чем обычно. Возможно, причиной тому были посиделки в пивной и трехминутные возня и дрожь в коленках, которые за посиделками последовали. Эта мысль, однако, транслировалась из иной области самосознания. И Луиза, только вернувшаяся из пивнушки, и Мин, с расстегнутой ширинкой, – обе эти шкурки оказались сброшенными в тот момент, когда в Слау-башне обнаружилось присутствие постороннего. Теперь они снова стали самими собой – теми, кем были до того, как вихрь событий закружил и выбросил их на порог этого сырого и заплесневелого здания на второстепенных задворках значимости.
