– Не может. Если раньше Хобден ни о чем и не знал, то теперь знает точно. Да, кстати, он в бегах. Я уже говорил? У тебя теперь нет иного выхода, кроме как дать отбой.
– Хобден – клоун. Если его где и напечатают, то в газетке с названием типа «На страже нации», чья аудитория и без того ограничивается лишь кучкой буйнопомешанных.
– Я имею в виду не последствия. Я имею в виду происходящее прямо сейчас. Все эти маргинальные группировки, вроде БПП, британских нацистов и прочего мудачья, разумеется, ненавидят друг друга всей душой, но всех остальных они ненавидят вдвойне. Хобден разнесет новость, если уже не разнес. Свяжись со своим засланцем и прикажи прекратить операцию. Иначе список сегодняшних потерь не ограничится Моди с Бейкер.
Она отвернулась.
– Тавернер?
– Это изолированная группировка. Они больше ни с кем не связаны.
– Это тебе так кажется. Ты сама видишь, куда все катится. Ты же профессионал, но твоя затея разваливается прямо на глазах, как мебель из «Икеи». Думаешь, эти клоуны, которых твой засланец развел, держат язык за зубами? С минуты на минуту кому-нибудь из них позвонит кто-то, кто знает кого-то, кто знает Хобдена, и расскажет, что их подставили, а это значит, что на данный момент два человека находятся в смертельной опасности. Твой агент и пацан-заложник. – Лэм сморгнул. – Который вообще никто, которому просто не повезло, что кожа у него оказалась подходящего цвета, так ведь?
Она молчала.
– Твою мать, – сказал Лэм. – А я-то думал, что хуже уже некуда.
* * *
– Потому что это надо остановить, – сказал Хобден. – Ты не понимаешь, что ли?
– Если это спецоперация Конторы, то ее, разумеется, и так остановят, – заметил Питер Джадд. – Пятерка навряд ли допустит, чтобы кому-то отрубили башку в прямом эфире. Весь смысл как раз в том…
– Я знаю, в чем весь смысл. В том, чтобы все моментально позабыли и о взрывах в метро, и о предрассветных обысках и арестах, заканчивающихся оправдательными приговорами. Вместо этого нам покажут боевичок, в котором наши доблестные разведчики спасают несчастного маугли, а в довесок – кто бы мог подумать! – представят все правое движение кровожадным шизанутым сбродом. Вот что я хочу остановить. А ты не хочешь? Или хочешь, чтобы все осталось шито-крыто?
– Сомневаюсь, что так оно и будет, – с шито-крыто у них в последнее время неважно. Но ты так и не сказал, почему решил обратиться именно ко мне.
– Потому что мы оба знаем, что времена меняются. Что всем честным людям этой страны до смерти надоело быть заложниками брюссельской либеральной шизы и что чем скорее мы возьмем будущее страны в собственные руки, вернем себе контроль над нашими рубежами…
– Ты серьезно вздумал мне проповедь читать?
– Это произойдет. Причем произойдет при теперешнем кабинете. Мы оба с тобой знаем, что оно произойдет. Если не при этом парламенте, так наверняка при следующем. И мы также с тобой знаем, что к тому времени ты планируешь проживать уже совсем по другому адресу. Совсем не в Ислингтоне, правда? – Хобден снова ожил. Глаза засияли. Дыхалка восстановилась. – А на Даунинг-стрит.
– Нет, ну конечно… – Тот Пи-Джей, что еще десять минут назад сыпал проклятьями, кипел бешенством и отвесил Хобдену оплеуху, теперь покинул помещение, а его место занял умильный увалень, так хорошо знакомый по телепрограммам и немалочисленным роликам на «Ютьюбе». – Разумеется, если родина призовет меня, я оставлю свое орало…
– И захочешь, чтобы твоя партия взяла правее. А что, если вдруг окажется, что территорию справа уже застолбили другие, причем кое-кто из них прославился попыткой обезглавить заложника в прайм-тайме?
– Ну это ты загнул. Даже самому последнему золотарю из числа твоих бывших коллег не придет в голову ставить на одну доску правительство ее величества и…
– Придет, если станет известно о твоих связях с одной из этих группировок.
Вот теперь-то начался разговор по существу.
– Не воображай себе, – продолжал Хобден, – что я ни разу не упомянул о них в печати потому, что считаю их невинным юношеским заблуждением. Я просто не хотел, чтобы тебе пришлось публично отмежевываться. Из тебя выйдет достойный премьер. Под твоим руководством наша страна сможет снова стать великой державой. И те из нас, кто за сильную власть, не хотят, чтобы тебе приходилось извиняться за убеждения, которые ты искренне разделяешь.
Пи-Джей аккуратно опустил бокал на кухонный прилавок и ровным голосом произнес:
– У меня никогда не было никаких связей с экстремистами…
Теперь он был Питером Джаддом, экспертом-обозревателем, любимцем телезрителей, и задействовал тот самый тон, который употреблял в теледебатах, готовясь подчеркнуто вежливо указать оппоненту на ошибку и одновременно выставить его полным идиотом.
– …но, если хочешь знать, в начале девяностых я действительно писал статью о деятельности некоторых маргинальных группировок правого толка и, собирая материал, действительно присутствовал на паре их встреч. – Он придвинулся так близко, что дышал Хобдену в лицо. – Кроме того, неужели ты думаешь, что по нынешним временам способен хоть кому-то внушить доверие? – Голос его стал бархатным. – Зато твое теперешнее жалкое прозябание покажется тебе курортом. По сравнению с тем, во что превратится твоя жизнь следом.
– Я не хочу скандала. Это совершенно не входит в мои планы. Но если бы захотел… – Аккуратно и неспешно Хобден допил содержимое стакана. – Если бы я этого захотел, то ничьего доверия мне не потребуется. Я располагаю кое-чем куда более эффективным. – Он поставил пустой стакан рядом с бокалом Пи-Джея. – У меня есть фото.
* * *
– Твою мать. А я-то думал, что хуже уже некуда.
– Дело не только в том, чтобы поднять престиж Пятерки, – сказала Тавернер. – Мы находимся в состоянии войны, Джексон. Даже тебе, у себя в Слау-башне, об этом должно быть известно. И нам дорог каждый союзник, и чем больше, тем лучше.
– Кто он?
– Дело не в том, кто он, а в том, чей он племянник.
– О господи. Ты серьезно?
– Родной брат его матери – Махмуд Гул.
– Приехали.
– Генерал Махмуд Гул. На данный момент первый заместитель Управления внешней разведки Пакистана.
– Да. Благодарю. Я в курсе, кто он такой. Охренеть.
– Считай это способом установить профессиональный контакт. Мы спасаем Хасана – получаем союзника. Думаешь, нам помешает иметь своего человека в пакистанской разведке?
– А о риске ты не подумала? Если все пойдет наперекосяк – а, видит бог, на данный момент все именно так и идет, – то Пятерка будет ответственной за убийство его племянника.
– Наперекосяк ничего не пойдет.
– Твоя вера трогательна, но от твоей глупости блевать тянет. Прекращай операцию. Немедленно.
