«Тварь черножопая».
Да, ему так сказали, но просто чтобы припугнуть.
«Мы отрежем тебе голову и выложим это в интернет».
А на самом деле имелось в виду: «Если твой дядюшка не раскошелится».
Все это Хасан не раз видел в кино: полиция по своим каналам сначала вычисляет счет, на который требуют перевести выкуп, а потом начинает оперативно-розыскные мероприятия. Скрытое, осторожное наблюдение, за которым следует внезапный всплеск активности: громкие команды и полицейские мигалки. А затем дверь в подвал распахнется и вниз устремится пляшущий луч фонарика…
«Нет. Даже не думай. Забудь. Этого не произойдет», – мысленно приказал он себе.
А потом подумал: ну и что? ну и пускай не произойдет. Но что плохого, если он просто вообразит себе все это? Чем еще заняться в ожидании рокового взмаха топора?
И пока эти мысли, словно бабочки, бились и теснились в его голове, наверху раздался глухой удар, а вслед за ним послышались крики, то ли озлобленные, то ли напуганные. Какая-то потасовка? Похоже на то. Короткий всплеск активности завершился еще одним глухим ударом в потолок, в то время как в голове начали вырисовываться новые картины…
В дом ворвался отряд спецназа…
Вооруженные полицейские штурмовали здание…
Его дядя-военный пришел на помощь…
Любое из перечисленного…
В Хасане затеплилась надежда.
* * *
Движения на улице почти не было, лишь ночные автобусы и такси. Никогда не спящим городом Лондон был только для тех, кому приходилось заниматься малоприятными вещами, такими, например, как добираться домой среди ночи или по холоду затемно тащиться на уборку помещений. Глядя в окно, Ривер обдумывал то, что сообщил им Лэм, прежде чем они разошлись по разным машинам: похитителей трое. Один из них – свой; но который именно и как он отреагирует, можно было только догадываться.
– А оружие у них есть?
– Полагаю, нечто колюще-режущее припасено. Выглядело бы довольно глупо, попытайся они оттяпать мальчишке голову маринованным огурчиком.
– Тогда почему – мы? Почему не спецназ? Не умельцы?
Лэм не ответил.
Сквозь боковое стекло Ривер заметил человека, съежившегося под картонным шалашиком в дверной нише у входа в магазин. Картинка мелькнула и тут же пропала, пропала даже из памяти. Ривер перевел взгляд на собственное отражение. Волосы всклокочены, щеки покрыты суточной щетиной. Он не мог вспомнить, когда в последний раз ходил бриться по-настоящему. Сид, наверное, первым делом выбрили череп. Без волос ее голова, наверное, выглядела совсем крохотной. Как у голливудского инопланетянина.
Отражение начало расплываться, но Ривер сморгнул, и оно снова обрело резкость.
Все это было звеньями одной цепочки. Хобден, Моди, Хасан Ахмед и то, что случилось с Сид, – все это было элементами чьего-то плана, игровыми фишками в какой-то партии, смысл которой, похоже, стал очевиден Лэму. Куда он отлучался, Лэм не сказал, но, разумеется, он ходил встречаться с Леди Ди – с кем еще? Сам Ривер не видел Диану Тавернер вот уже несколько месяцев, с тех самых пор, как два дня подряд вел за ней слежку. А Лэм – хоть и тоже слабак – назначал ей свидания среди ночи…
Они проехали мимо писчебумажной лавки, чья вывеска привычно светилась синим и белым, и Ривер наконец мысленно нащупал связующее звено:
– Там ведь деньги, да?
– Где?
– В конверте. В том, который Моди взял у вас в кабинете. Там деньги, правда? Ваша аварийная касса.
– Аварийная касса? – вскинул бровь Лэм. – Давненько я не слышал этого термина.
– Но ведь так и есть, правда?
– Ах, ну да, конечно. Твой дед. Вот ты у кого понабрался.
Лэм удовлетворенно кивнул сам себе, словно разрешил проблему.
Он, разумеется, был прав. Именно от деда Ривер и слышал это выражение. «У каждого оперативника должна быть аварийная касса, – говорил С. Ч. – Пара тысяч или пара сотен – не важно, – столько, сколько требуется. Обычные люди называют это фондом эвакуации своей жопы… Черт. Вырвалось. Бабушке не рассказывай».
Ривер до сих пор помнил, каким восторгом захлестнуло его, двенадцатилетнего пацана, при этих словах деда. Не потому, что тот сказал при нем слово на букву «Ж», а потому, что попросил не говорить об этом бабушке, уверенный, что внук его не предаст. Теперь у них появился общий секрет. Теперь они оба были оперативниками.
Аварийная касса являлась обязательным атрибутом жизни на краю пропасти, когда оступиться можно в любой момент. Этакий матрасик, чтобы не так больно было падать. Возможность унести ноги.
– Да, – к удивлению Ривера, сказал вдруг Лэм. – Именно аварийная касса.
– Понятно.
– Не бог весть сколько. Можешь не обольщаться.
– Я не обольщаюсь.
– Полторы штуки, паспорт и ключ от банковской ячейки.
– В Швейцарии?
– Говна-пирога в Швейцарии. Во французском мухосранске, в четырех часах езды от Парижа.
– В четырех часах… – повторил Ривер.
– Сам не знаю, зачем я тебе все это рассказываю.
– Чтобы иметь веские основания для моей ликвидации?
– Да, наверное. Не иначе.
Внешне Лэм нисколько не изменился. Он как был рыхлым, жирным, хамоватым говнюком, в одежде из секонд-хенда, напяленной в кромешной темноте, так им и оставался, но при этом, как Ривер, к удивлению своему, теперь убеждался, Лэм-то, оказывается, настоящий профи. Аварийную кассу он хранил пришпиленной с обратной стороны пробковой доски, которую сплошь залепил давным-давно просроченными купонами на скидки и промоакции и за которую никому никогда не пришло бы в голову заглянуть. Дезориентация. Отвлекающий маневр. Основной навык любого оперативника; так, во всяком случае, С. Ч. всегда учил Ривера: «Ты постоянно под наблюдением. Твоя задача – сделать так, чтобы наблюдатель видел совсем не то, на что смотрит».
Когда они переехали через Темзу, Ривер увидел галактическое скопление стеклянных высотных зданий. Практически все они были погружены в темноту, и стекло уходящих ввысь неосвещенных этажей отражало то свет уличных фонарей внизу, то городское небо наверху, но тут и там попадались ярко освещенные окна, и в некоторых можно было разглядеть человеческие фигурки – кто склонился над письменным столом, кто просто стоял неподвижно, задумавшись о чем-то недоступном постижению извне. Что-то постоянно случается и происходит, но, глядя снаружи, не всегда можно понять, что именно.
* * *
Разумеется, надежда-то и добивает.
Тишина, воцарившаяся наверху, была тревожней криков, которые ей предшествовали.
Хасан сидел затаив дыхание, словно не его прятали, а он сам прятался. У него мелькнула мысль, что, если бы эти гады только знали, насколько чисто по-английски он ненавидит привлекать к себе внимание других, они бы тут же позабыли о цвете его кожи и распахнули ему братские объятия… Только эти гады ни за что не забудут о цвете его кожи. И теперь, когда их обнаружили, Хасан от всей души надеялся, что спецназ, или вооруженные полицейские, или его дядя-военный расправятся с этими гадами без малейшей пощады.
