Ольга просидела на паровозе до самых вечерних сумерек, пока не подъехал к вокзалу длинный поезд с вагонами-теплушками, в которых находились красноармейцы.
– Я теперь пойду, мне к тетке ехать надо, – сказала Ольга механику. – Мне мать велела, когда она еще живая была.
– Раз надо, тогда езжай, – сказал ей механик.
Ольга сошла с паровоза и направилась к красноармейскому поезду. Все вагоны были открыты настежь, и почти все красноармейцы вышли наружу; некоторые из них ходили по вокзальной платформе и смотрели, что находится вокруг них – водонапорная башня, дома около станции и далее их простые хлебные поля. Четыре красноармейца несли суп в цинковых ведрах из станционной кухни; Ольга близко подошла к тем ведрам с супом и поглядела в них: оттуда пахло вкусным мясом и укропом, но это было для красноармейцев, потому что они ехали на войну и им надо быть сильными, а Ольге кушать этот суп не полагалось.
Около одного вагона стоял задумчивый красноармеец; он не спешил идти обедать и отдыхал от дороги и от войны.
– Дядя, можно я тоже с вами поеду? – попросилась Ольга. – Меня родная тетка ждет…
– А она где отсюда проживает? – спросил красноармеец. – Далече?
Ольга назвала город, и красноармеец согласился, что это – далеко, пешком не дойдешь, а с поездом завтра к утру, пожалуй, поспеешь туда.
В это время к вагону подошли два красноармейца с ведром супа, а позади них еще несколько красноармейцев несли в руках хлеб, махорку, кашу в кастрюле, мыло, спички и прочее довольствие.
– Вот тут девочка доехать до тетки просится, – сказал красноармеец своим подошедшим товарищам. – Надо бы взять ее, что ли…
– А чего нет – пускай едет! – сказал красноармеец, прибывший с двумя хлебами под мышками. – В невесты она не годится – мала, а в сестры – как раз…
Ольгу подсадили в вагон, дали ей ложку и большой ломоть хлеба, и она села среди красноармейцев, чтобы есть общий суп из цинкового чистого ведра. Вскоре один красноармеец заметил, что ей неловко есть, сидя на полу, и он велел ей встать на колени – тогда она будет доставать ложкой погуще со дна, будет видеть, где плавает жир и где находится говядина.
После ужина поезд тронулся. Красноармейцы уложили Ольгу на верхнее помостье, потому что там было теплее и тише, а сверху укрыли ее двумя шинелями, чтобы она не продрогла от ночной или утренней прохлады.
2
Поздно утром красноармейцы разбудили Ольгу. Поезд стоял на большой станции; незнакомые паровозы чужими голосами гудели вдалеке, и солнце светило не с той стороны, с какой оно светило в поселке, где жила Ольга. Красноармейцы подарили Ольге половину печеного хлеба и ломоть сала и опустили ее из вагона под руки на землю.
– Тут твоя тетка живет, – сказали они. – Ступай к ней, учись и вырастай большая, в твое время хорошо будет жить.
– А я не знаю, где тетка живет, – произнесла Ольга снизу; она стояла теперь одна, в бедной юбчонке, босая и с хлебом под мышкой.
– Сыщешь, – ответил задумчивый красноармеец. – Люди укажут.
Но Ольга не уходила; ей хотелось остаться с красноармейцами в вагоне и ехать с ними, куда они едут. Она уже привыкла к ним немного, и ей хотелось каждый день есть суп с говядиной.
– Ну, иди помаленьку, – поторопили ее из вагона.
– А вы сказали, мне хорошо будет, а когда? – спросила она, боясь сразу уходить к тетке, неизвестно куда.
– Потерпи, – ответил ей прежний, задумчивый красноармеец. – Нам сейчас заботы много: белых надо покончить.
– Я потерплю, – согласилась Ольга. – А теперь до свиданья, я к тетке пошла.
Тетку она отыскала лишь к самому вечеру. Она спрашивала всех встречных, у кого лица были добрее, но сперва никто не знал, где живет Татьяна Васильевна Благих. Хлеб у Ольги отобрал один прохожий человек, который попросил откусить один раз, но взял весь хлеб и ушел в сторону, сказав девочке, что хлебом спекулировать теперь воспрещается. Ольга съела поскорее все сало, которое дали ей красноармейцы, чтобы его никто больше не отнял, и вошла в один двор – попросить напиться. Пожилая женщина вынесла ей кружку воды и сказала, что больше подать нечего.
– А я не побираюсь, я к тетке приехала, – сказала Ольга.
– А кто ж твоя тетка-то? – с подозрением спросила дворовая женщина.
Ольга подробно назвала свою тетку; тогда женщина почему-то вздохнула и указала девочке, куда надо идти: направо за угол, и там будет третий дом по левой стороне с некрашеными ставнями, там и живут Благих, муж и жена, а детей у них нету.
– Нету? – спросила Ольга.
– Нету, – подтвердила женщина, – у этих людей дети рожаться не любят.
Ольга нашла небольшой деревянный дом с некрашеными ставнями, вошла во двор, заросший дикой травою, и постучала в запертые сени. Оттуда послышался недовольный, тихий голос, затем шаги, и дверь отворилась – она была закрыта на засов и щеколду, как на ночь. Босая, простоволосая тетка Татьяна Васильевна вышла к Ольге и осмотрела всю девочку. Ольга увидела перед собой тетку; она думала, что тетка была веселой и доброй, какой Ольга запомнила ее в детстве, когда Татьяна Васильевна жила в гостях у отца и матери, а теперь тетка глядела на девочку равнодушными глазами и не обрадовалась, что к ней приехала круглая сирота.
– Ты что сюда явилась? – спросила тетка.
– Мне мать велела, – произнесла Ольга. – Она ведь теперь умерла вместе с отцом, а я одна живу… Тетя, их больше нету!
Татьяна Васильевна подняла конец фартука и вытерла глаза.
– Наша родня вся недолговечная, – сказала она. – Я ведь тоже только на вид здорова, а сама не жилица… И-их, нет, не жилица!
Ольга с удивлением смотрела на тетку – теперь она казалась ей доброй, потому что грустила об умершей сестре и о самой себе.
– Живешь-живешь, и погоревать некогда, – вздохнула Татьяна Васильевна. – Ты ступай покуда посиди на улице, – указала она племяннице, – а то я сейчас полы только вымыла, уборку сделала, пустить тебя некуда…
– А я на дворе побуду, тут трава у вас растет, – сказала Ольга.
Но Татьяна Васильевна рассердилась:
– Нечего тебе на дворе тут делать! Здесь у нас куры ходят, они и так не несутся, а ты пугать их будешь сидеть. А траву мы косим на корм кроликам, ходить по ней нельзя… Ступай по тропинке за ворота!
Ольга вышла на улицу; посредине ее лежали сложенные в штабель старые ржавые рельсы, и между ними уже много раз вырастала и умирала трава, и теперь она снова росла. Девочка села на эти рельсы – они находились как раз против окон того дома, где жила тетка, – и стала ожидать, когда высохнут полы в комнатах у тетки, и тогда ее позовут и накормят.
Но прошли уже все прохожие, проехали крестьяне на телегах в свои деревни и ломовые возчики, возившие пшено в мешках со станции, перестали ездить, – наступил вечер, и стало темно. У Ольги озябли голые ноги, она их поджала ближе к себе и задремала, сидя на стынущем рельсе. Затем, открыв глаза, она увидела, что в окнах у тетки теперь горел свет, а на всей улице была страшная тихая ночь детства, населенная еле видимыми, неизвестными существами, от которых все люди спрятались домой и заперли двери на железо. Ольга побежала поскорее к тетке; калитка была закрыта, тогда девочка постучала в освещенное окно. Изнутри комнаты отдернули занавеску, и оттуда на Ольгу поглядело большое лицо пожилого человека, обросшего густой черной бородой; он быстро проглотил что-то, словно испугавшись, что к нему пришли отымать пищу, и внимательно всмотрелся во тьму своими глазами, такими маленькими, что они казались кроткими, как бывает у животных. Позади этого человека был виден стол с ужином, и Татьяна Васильевна сейчас поспешно убирала хлеб и посуду со стола.
