– Костя! – позвал меня Александр Васильевич.
Я подошел к нему.
– Костя! Что там впереди нас?
Я объяснил ему.
– Костя… Дальше ты поведешь машину, я ослеп.
На другой день я привел обратный состав на свою станцию и сдал паровоз в депо, потому что у него на двух скатах слегка сместились бандажи. Доложив начальнику депо о происшествии, я повел Мальцева под руку к месту его жительства; сам Мальцев был в тяжком удручении и не пошел к начальнику депо.
Мы еще не дошли до того дома на заросшей травою улице, в котором жил Мальцев, как он попросил меня оставить его одного.
– Нельзя, – ответил я. – Вы, Александр Васильевич, слепой человек.
Он посмотрел на меня ясными, думающими глазами.
– Теперь я вижу, ступай домой… Я вижу все – вон жена вышла встретить меня.
У ворот дома, где жил Мальцев, действительно стояла в ожидании женщина, жена Александра Васильевича, и ее открытые черные волосы блестели на солнце.
– А у нее голова покрытая или безо всего? – спросил я.
– Без, – ответил Мальцев. – Кто слепой – ты или я?
– Ну, раз видишь, то смотри, – решил я и отошел от Мальцева.
3
Мальцева отдали под суд, и началось следствие. Меня вызвал следователь и спросил, что я думаю о происшествии с курьерским поездом. Я ответил, что думал, – что Мальцев не виноват.
– Он ослеп от близкого разряда, от удара молнии, – сказал я следователю. – Он был контужен, и нервы, которые управляют зрением, были у него повреждены… Я не знаю, как это нужно сказать точно.
– Я вас понимаю, – произнес следователь, – вы говорите точно. Это все возможно, но не достоверно. Ведь сам Мальцев показал, что он молнии не видел.
– А я ее видел, и смазчик ее тоже видел.
– Значит, молния ударила ближе к вам, чем к Мальцеву, – рассуждал следователь. – Почему же вы и смазчик не контужены, не ослепли, а машинист Мальцев получил контузию зрительных нервов и ослеп? Как вы думаете?
Я стал в тупик, а затем задумался.
– Молнию Мальцев увидеть не мог, – сказал я.
Следователь удивленно слушал меня.
– Он увидеть ее не мог. Он ослеп мгновенно – от удара электромагнитной волны, которая идет впереди света молнии. Свет молнии есть последствие разряда, а не причина молнии. Мальцев был уже слепой, когда молния засветилась, а слепой не мог увидеть света.
– Интересно, – улыбнулся следователь. – Я бы прекратил дело Мальцева, если бы он и сейчас был слепым. Но вы же знаете, теперь он видит так же, как мы с вами.
– Видит, – подтвердил я.
– Был ли он слепым, – продолжал следователь, – когда на огромной скорости вел курьерский поезд в хвост товарному поезду?
– Был, – подтвердил я.
Следователь внимательно посмотрел на меня.
– Почему же он не передал управление паровозом вам или, по крайней мере, не приказал вам остановить состав?
– Не знаю, – сказал я.
– Вот видите, – говорил следователь. – Взрослый сознательный человек управляет паровозом курьерского поезда, везет на верную гибель сотни людей, случайно избегает катастрофы, а потом оправдывается тем, что он был слеп. Что это такое?
– Но ведь он и сам бы погиб! – говорю я.
– Вероятно. Однако меня больше интересует жизнь сотен людей, чем жизнь одного человека. Может быть, у него были свои причины погибнуть.
– Не было, – сказал я.
Следователь стал равнодушен; он уже заскучал от меня, как от глупца.
– Вы все знаете, кроме главного, – в медленном размышлении сказал он. – Вы можете идти.
От следователя я пошел на квартиру Мальцева.
– Александр Васильевич, – сказал я ему, – почему вы не позвали меня на помощь, когда ослепли?
– А я видел, – ответил он. – Зачем ты нужен мне был?
– Что вы видели?
– Все: линию, сигналы, пшеницу в степи, работу правой машины – я все видел…
Я озадачился.
– А как же так у вас вышло? Вы проехали все предупреждения, вы шли прямо в хвост другому составу…
Бывший механик первого класса грустно задумался и тихо ответил мне, как самому себе:
– Я привык видеть свет, и я думал, что вижу его, а я видел его тогда только в своем уме, в воображении. На самом деле я был слепой, но я этого не знал. Я и в петарды не поверил, хотя и услышал их: я подумал, что ослышался. А когда ты дал гудки остановки и закричал мне, я видел впереди зеленый сигнал, я сразу не догадался.
Теперь я понял Мальцева, но не знал, почему он не скажет о том следователю – о том, что после того, как он ослеп, он еще долго видел мир в своем воображении и верил в его действительность. И я спросил об этом Александра Васильевича.
– А я ему говорил, – ответил Мальцев.
– А он что?
– «Это, говорит, ваше воображение было; может, вы и сейчас воображаете что-нибудь, я не знаю. Мне, говорит, нужно установить факты, а не ваше воображение или мнительность. Ваше воображение – было оно или нет – я проверить не могу, оно было лишь у вас в голове; это ваши слова, а крушение, которое чуть-чуть не произошло, – это действие».
– Он прав, – сказал я.
– Прав, я сам знаю, – согласился машинист. – И я тоже прав, а не виноват. Что же теперь будет?
– В тюрьме сидеть будешь, – сообщил я ему.
4
Мальцева посадили в тюрьму. Я по-прежнему ездил помощником, но только уже с другим машинистом – осторожным стариком, тормозившим состав еще за километр до желтого светофора, а когда мы подъезжали к нему, то сигнал переделывался на зеленый, и старик опять начинал волочить состав вперед. Это была не работа: я скучал по Мальцеву.
Зимою я был в областном городе и посетил своего брата, студента, жившего в университетском общежитии. Брат сказал мне среди беседы, что у них, в университете, есть в физической лаборатории установка Тесла для получения искусственной молнии. Мне пришло в голову некоторое соображение, неуверенное и еще не ясное для меня самого.
Возвратившись домой, я обдумал свою догадку относительно установки Тесла и решил, что моя мысль правильна. Я написал письмо следователю, ведшему в свое время дело Мальцева, с просьбой испытать заключенного Мальцева на подверженность его действию электрических разрядов. В случае, если будет доказана подверженность психики Мальцева либо его зрительных органов действию близких внезапных электрических разрядов, то дело Мальцева надо пересмотреть. Я указал следователю, где находится установка Тесла и как нужно произвести опыт над человеком.
