— Не удалось их уломать, чтоб и я поехал?
— Неа, — шепнула я. — Сам виноват, нужно было учиться с младенцами обращаться. И меня учить.
Он мельком взглянул на Зои, отнял у меня пшеничный ломоть, выскреб пальцами весь мякиш, затолкал себе в рот и вернул корку.
— Ты же только что с завтрака! — возмутилась я.
— У тебя там ещё здоровенный кусок пирога лежит. А двух баулов жратвы вам на день за глаза и за уши.
Я поскорее принялась за пирог, на всякий случай держа его так, чтобы Людо не дотянулся, но хлебную корку тоже не выкинула — сложила обратно в узел. После стольких лет впроголодь просто рука не поднималась выбросить что-то, что хоть немного вкуснее картофельных очистков.
— Нас сегодня, между прочим, не меньше двадцати миль разделит, — проворчала я. — Скажи мне что-нибудь доброе на дорогу.
Для тех, кто никогда не расходился дальше разных концов одной деревни, расстояние весьма приличное.
— Если вот этот, — дернул Людо затылком в ту сторону, где скрылся Тесий, — отпустил, значит ничего с тобой не случится. А не вернешься, я где угодно найду и приведу назад.
Я фыркнула, но на душе потеплело.
— Подержи младенца, — попросила я, встряхнув руку от крошек.
— Это ещё зачем? — брезгливо отодвинулся Людо.
— Чтоб я обувь переодела.
— Нет уж, поступим наоборот. А это держи сама.
— Вообще-то «это» зовут Зои.
— Да хоть Праматерью, — возразил он, опустившись на одно колено, и стянул с меня туфли, в которых ощущался каждый камешек, — я её в руки не возьму. Мне было пять, когда отец впервые со мной заговорил, а с тобой и того позже. И это правильно, дети — забота женщины. А чужие ублюдки и подавно.
— Да, наверное, это правильно, — рассеянно отозвалась я, притопнув, чтобы утепленный башмак сел плотнее, и подставила вторую ногу.
Брат удивленно вскинул глаза.
— Наверное?
Послышавшийся наверху шум и голоса подсказали, что сюда вот-вот спустятся остальные участники похода. Людо оглянулся по сторонам, вытащил из-за голенища нож и задрал мне подол.
— Что ты делаешь?!
— Уверенность уверенностью, а осторожность никогда не повредит, — сообщил он, привязывая мне короткий клинок повыше колена и серьезно взглянул в лицо. — Ты просто едешь с ними, смотришь во все глаза и не спишь во время разговоров. Всё. Никаких глупостей. Поняла?
— Да поняла я, поняла, — нервно отозвалась я, — подол опусти.
Он оправил платье и выпрямился как раз в тот момент, когда на лестнице показались рыцари во главе с Бодуэном. Поднявшаяся со скрипом решетка пропустила ладью. Я встала, бережно придерживая Зои и чувствуя себя во всех смыслах на перепутье. С одной стороны приближались мужчины, с другой — лодка, а я стояла посередине, держа в руках чужую жизнь и не зная, что принесет сегодняшний день: очередную ложную надежду или долгожданное избавление.
23
Когда мы уже отчаливали, на лестнице мелькнула тень, оттолкнулась от последней ступени, пронеслась по воздуху рыжей кометой и приземлилась в ладье на все четыре лапы.
— Он поедет со мной, — вздернула я подбородок, готовясь отстаивать питомца, но никто из мужчин и не подумал возражать.
Хруст пристроился рядом, положив мордочку мне на колени, и только уши поворачивались миниатюрными мохнатыми парусами. От его негромкого урчания на душе стало уютнее, как и от сопения Зои. Я склонила голову к плечу, изучая пухлощекое лицо с оттопыренной губой: а заботиться о детях в принципе не так уж трудно. Особенно когда они спят.
Водная часть пути, самая короткая, прошла незаметно: я рассматривала надувающееся от ветра полотно, пестревшее искусно вышитыми сценами из истории, и слушала плеск весел.
Едва судно подошло к берегу, колокол вдали надтреснуто возвестил третий час
[24].
В сосновой рощице нас ждали четыре лошади: для Бодуэна, Пэтра, ещё одна вьючная и четвертая — жемчужно-кремовая кобылка для Альбрехта и нас с Зои. При виде сидения с низкой спинкой, ухватом для правой руки и дощечкой для ног, пристегнутого сзади кожаными ремнями к седлу Альбрехта, к горлу подскочил недавний пирог: трястись боком несколько часов, ещё и с младенцем на руках — за кого они меня принимают?!
[25] Я до последнего надеялась на что-то вроде повозки…
Альбрехт заметил мой взгляд и осторожно забрал Зои, умело пристроив её головку на сгиб локтя.
— Не волнуйтесь, леди, у Игруньи легкая нога и ровный ход. Как начнете уставать, дайте знать, будем делать привалы.
От спокойного почти ласкового, насколько это возможно у такого старого прокаленного рыцаря, тона стало чуточку легче. Подошедший Пэтр предложил подсадить меня.
— У вас там все в порядке? — позвал Бодуэн.
Он уже гарцевал верхом с внушающей зависть непринужденностью. Серый в яблоко конь горячился и прядал ушами, словно мечтал лишь об одном: понести всадника наперегонки с ветром.
— Все путем, ваше высочество, — откликнулся Альбрехт. — Только вот оно что: давайте-ка я младенца возьму, а леди пусть её сзади спокойно едет.
— Что за вздор! Зачем мы её тогда взяли? Ничего с ней не случится, леди Лорелея крепче, чем кажется. Ноша ей по плечу.
Я ответила злым взглядом, решительно поставила ногу в стремя, ухватилась за луку седла и, сцепив зубы, вскарабкалась на сидение. Выпрямившись, высокомерно посмотрела на Бодуэна, и он отвесил шутливый поклон, признавая победу.
— Дайте мне Зои, Альбрехт, — спокойно сказала я, протягивая руки. — Никакая сила на свете не заставит меня выронить её.
Он, поколебавшись, передал девочку, потом подтянул ремни, закрепив мою подставку для ног на нужной высоте, и с десятилетиями отточенной сноровкой устроился впереди. Игрунья снялась с места, слегка качнув сиденье, и я судорожно обхватила мужчину за пояс.
Первые мили две было особенно тяжко. Левой рукой я цеплялась за Альбрехта, а правой держала на коленях Зои, боясь и уронить, и сдавить слишком сильно. Пэтр пристроился неподалеку для подстраховки, но мне все равно рисовались жуткие картины короткого полета и оглушающего падения под копыта лошади.
Чтобы отвлечься, я принялась рассматривать проносящиеся мимо сосны с голубыми словно бы подернутыми восковым налетом иголками и пурпурной шелушащейся корой, распускающиеся цветы боярышника и незрелые не дождавшиеся мая бусины волчьей ягоды. Вскоре роща закончилась, и мы выехали на открытое пространство. Пейзаж сменился так резко, будто мы перескочили из одного конца королевства в другой. Теперь на многие мили вперед простиралась долина, теснимая горами, постепенно сужаясь и теряясь в пелене на горизонте. И если справа природные исполины виднелись далекой укутанной дымкой грядой, то слева почва активно дыбилась и собиралась в складки в какой-то сотне ярдов от нас, переходя в довольно крутой склон. Весна затянула его душистым пахнущим влажной землей и молодой травой ковром, местами истершимся до темно-бурых проплешин и порвавшимся о валуны и базальтовые наросты. Обновившиеся за зиму соки пульсировали в жилах природы, пробиваясь свежими ароматами, набухая почками и собираясь в бутоны.
