Я судорожно вдохнула, наверстывая упущенные глотки, схватила с земли обеими руками крупный камень, занесла над убежищем и возмущенно дернула плечом, когда Бодуэн придержал оружие.
— Вы сказали, что он бросается только в оборонительных целях, но я не нападала! Он может укусить, когда мы будем спускаться. Вы же не всегда успеете вовремя.
Бодуэн молча раздвинул колючие ветви и пригласил посмотреть.
Я заглянула внутрь и медленно опустила камень. Давешняя змейка свернулась кольцами на гнезде из примерно полутора дюжин яиц. Она с шипением выпустила в нашу сторону клуб дыма, стуча кончиком хвоста о крайнее. В мутноватых похожих на порционный холодец вместилищах будущей жизни копошились маленькие тени. Я посмотрела на Бодуэна и, фыркнув, откинула камень. Над людскими бы жизнями он так дрожал.
— И все равно, правильнее было бы уничтожить кладку, — заметила я, отходя и отряхивая ладони. Только что пережитая опасность ещё бурлила в жилах, но я не хотела, чтобы он видел мое волнение.
Бодуэн отпустил куст и обернулся.
— Заведись они под нашим крыльцом — согласен. Но здесь мы в их владениях, а не наоборот.
Вульпис с урчанием потерся о мою ногу. Я нагнулась, подхватила его и, пощекотав под подбородком, шепнула в лохматое ухо:
— Разрешаю тебе цапнуть его за что-нибудь… — окинула взглядом прошествовавшую мимо фигуру, — мягкое.
— Даже не думайте, — раздался голос с другого конца площадки. — Лучше идите сюда, сейчас начнется.
Я вернула Хруста на землю и, разогнувшись, направилась к Бодуэну. Он опирался рукой о подножие «зубца», расположенного прямо напротив алтаря, и смотрел куда-то поверх чаши. Я невольно сделала то же самое.
— Что начнется?
— Чудо.
— Какое чудо? — Я была вконец сбита с толку.
Он слегка пожал плечами.
— Новый день.
Небо над нами заметно посветлело. В прогалинах между измельчавшими грязно-лиловыми облаками проглядывала яркая розовая подкладка. Щели ширились, словно под напором поднимающегося солнца, неумолимо скукоживая эти жалкие ошметки вчерашних туч. Горизонт раскалился докрасна, сдерживая из последних сил рвущееся наверх светило.
— Вот отсюда самый лучший обзор, — похлопал Бодуэн по выступу зубца на уровне своей груди, потом смерил меня быстрым взглядом и заключил. — Но и здесь хорошо видно.
Этот взгляд, как поднесенный к лучине факел, вмиг разжег во мне то безрассудное чувство, что заставляло видеть в едва ли не каждом его слове и жесте вызов и бросать в ответ свой. Именно оно толкнуло меня подманить в саду вульписа, взгромоздиться на сиденье позади Альбрехта, раз за разом отвергать помощь, а прямо сейчас — уцепиться обеими руками за выступ и упрямо заявить:
— Тогда я хочу наилучший обзор!
Видимо, весь вид мой кричал о том, что я это сделаю, причем без посторонней помощи, потому что Бодуэн не произнес ни слова, лишь следил за взбиранием, которое я по возможности постаралась осуществить с достоинством. Самым сложным оказалось заставить себя выпрямиться… Зная, что позади обрыв, отгороженный лишь каменной спинкой в половину моего роста, как палец ногтем, а впереди — мой неудавшийся убийца. Внезапно в душу закрался холодок. А вдруг это ловушка? Что если он нарочно спровоцировал меня и заманил на этот уступ, чтобы столкнуть вниз? Я взглянула в серые непроницаемые глаза. Правая рука Бодуэна лежала на камне, почти касаясь моих стоп, и задравшийся рукав обнажал сильные жилы. Рой мурашек пронесся по хребту, во рту пересохло. С другой стороны, зачем тогда было спасать меня от змеи? Дал бы ужалить, и дело с концом. Я подняла руку и отерла выступившую над губой испарину. Фрейлина, я всего лишь обычная фрейлина… Пальцы нашарили невысокую каменную опору и намертво в неё вцепились.
Бодуэн, казалось, тоже что-то про себя обдумывал и взвешивал и, придя к решению, потянулся ко мне. Я невольно отшатнулась к обрыву. Выскользнувшие из-под ладони камешки с гулким шорохом осыпались вниз.
— Теперь протестуйте, сколько угодно, — заявил он, будто ничего не заметил, и крепко прижал мои стопы. — Зато не сдунет. Я встречал птиц покрупнее вас.
Даже сквозь башмаки я чувствовала жар ладоней. Разлепила губы, чтобы запротестовать, но вместо этого сглотнула, очень-очень медленно и осторожно распрямилась, опираясь на природный бортик позади, и с усилием перевела взгляд на восток. Бодуэн тоже обернулся, продолжая удерживать меня.
В этот момент первый луч вспорол облако, одно из моря таких же, подкрашенных снизу в цвета запекшейся крови. Следующая золотая стрела пронзила его соседа, а потом случилось то самое обещанное чудо. Над протянутой к небу чашей, край которой совпал с горизонтом, возникло сияние. Оно нарастало, пока из недр сосуда не вынырнул краешек раскаленного диска, послав во все стороны целый веер лучей. При содействии ветра они принялись активно счищать с неба шелуху вчерашних облаков, как отмершие ткани с раны, чтобы дать место перламутрово-розовой кожице нового дня. Солнце величественно выплывало прямо из чаши, заполняя собой долину и весь мир.
Тени пришли в движение и начали отползать, обнажая изумрудные склоны. Молодая трава заискрилась россыпями алмазов, далекое стадо овец рассыпалось среди зелени белоснежными кусочками шерсти, птицы со звонкими криками выстроились в вышине косяком. Домики нашей горной деревушки казались отсюда несерьезными коробочками, которые не то что вчерашней грозой — простым дуновением смести можно. А вот замок, пусть и миниатюрный, темнел крепким пеньком в огромной луже озера.
Глаза слезились от ветра и попытки объять взором как можно больше — целый мир, если получится, чтобы унести его в своей памяти и после вновь и вновь переживать восторг новорожденного. Природа дышала свежестью и счастьем нового дня, и что-то внутри меня срезонировало, задетая струна сладко затрепетала в согласии с этим гимном жизни. Я чувствовала такую наполненность и вместе с тем легкость, что, не держи меня Бодуэн, верно, и правда улетела бы — только не вниз, а наверх. Волосы беспорядочно развевались, подол то надувался колоколом, то звучно хлопал по икрам, хотелось раскинуть руки и кричать от беспричинной радости. Мир звал и качался навстречу, горы дышали под ногами, и поток бытия проходил сквозь меня золотыми лучами.
Бодуэн стоял, запрокинув голову и зажмурив правый глаз.
— У вас сейчас такое лицо… скажите, о чем думаете?
— О том, что жива, ваше высочество! — совершенно искренне ответила я, не успев сдержаться.
— Тогда вам идет быть живой.
Я посмотрела на мужчину у своих ног и снова перевела взгляд вперед.
— Это всем идет, ваше высочество.
Вульпис, уставший ждать, пока мне надоест торчать на скале и таращиться наверх, описал пару кругов по площадке, вернулся к Камню и, принюхавшись, принялся там возиться. Наконец, нижний краешек солнца оторвался от ободка чаши, и светило отправилось в самостоятельное плавание по небу. Ночь растворилась без остатка, вчера ушло со всеми своими радостями и горестями, чтобы никогда не повториться, а от облаков остались лишь легкие дымчатые воспоминания. День обещал быть ветреным, но ясным.
