И я раскрыла книгу.
Ночь была спокойная, я легла на кушетку и сразу провалилась в сон. Это было странно, вообще-то, обычно я засыпаю не сразу, а ещё какое-то время думаю, вспоминаю прошедший день, планирую новый. А тут закрыла глаза и сразу увидела Агнию Николаевну. Вокруг была зима, но уже уходящая, весенняя, с проталинами вокруг стволов, с пронзительно-голубым небом. «Начало марта, – сообразила я. – Значит, она насовсем осталась в том дне, когда умерла? Или просто не хочет менять пейзаж?»
Тем временем старая дама поманила меня рукой. И я подошла, увязая в сугробах; какие-то они были подозрительно реальные. Агния Николаевна осмотрела меня с головы до ног, пожевала губами и сказала:
– Ты изменилась, но это хорошо. Сильнее становишься.
Я открыла было рот, чтобы задать вопросы, их у меня было много, но она подняла ладонь, губы у меня словно склеились.
– Помолчи, не расходуй время, его мало осталось. В третьей тетради есть несколько страниц, написанных с конца. Чтобы прочесть, положи тетрадь на сутки в морозилку, поняла?
Пришлось ответить кивком.
– Хорошо. Это важно, – Агния Николаевна кивнула своим словам. – Тем, кто рядом, совсем близко – верь, а на остальных не обращай внимания, сами рассыплются. Всё, теперь иди!
Она толкнула меня в плечо жёстким пальцем, и я резко, словно от падения, проснулась. Вокруг было тихо, всё ещё тянулась ночь, в кресле негромко посапывала медсестра Лариса, и сон начал казаться примерно такой же чушью, как все сны. Хотя…
Плечо побаливало. Я расстегнула халат и посмотрела: на белой коже наливался краснотой качественный синяк.
У порога дома меня встречал кот. Исполнил полагающийся ритуал – потёрся о ноги, понюхал протянутый ему палец, чихнул от запаха медикаментов и проследовал на кухню. В мисках было пусто, и Крис недвусмысленно намекал, что такое положение совершенно недопустимо.
Покормив зверя, я позавтракала и сама, а потом полезла в тайник за третьей тетрадью. Последний страницы ничем не отличались от пустых, незаполненных – гладкие, белые в клеточку. Хочешь – арифметикой занимайся, хочешь – стихи пиши.
Что же написала здесь Агния Николаевна?
Я посмеялась над собой, но всё же завернула тетрадь в плёнку и положила в морозилку, на самое дно нижнего ящика, под пакеты с брюссельской капустой. Отличный тайник получился, между прочим: ни один нормальный человек не ест брюссельскую капусту, и пакеты эти не тронет. А я её очень люблю, потому и покупаю.
Со срочными делами было покончено, настала пора заняться высохшими кистями сирени: обобрать цветки, сложить отдельно от веточек, веточки же обработать паром и залить водкой. Из цветов тоже сделаю настойку, но чуть позже, нужно пару дней досушить их отдельно. Потом десять дней настаивать… и, кстати, наша медсестра Наталья Петровна жаловалась мне на болезненные шпоры. Вот ей первой настойка и пойдёт.
Выходной – не выходной, а посетители потянулись, вчера-то меня не было дома. Промывание для глаз, мазь для поясницы, полоскание от частых ангин – и, кстати, вот эти капли попейте, сердце надо поддержать! – в основном сегодня приходили чужие, правобережные. Я пробивала чеки и радовалась, что сделала пристройку. Часам к двум приёмная опустела, и я решила, что можно и обедом заняться. Новому стуку в дверь не обрадовалась, но поплелась открывать. Это оказался Егоров, и руки его были полны каких-то пакетов и сумок.
– Я шашлык привёз, – обрадовал он меня. – Отличная баранина, от знакомого грузина, у него ресторан рядом с моим домом.
– И что я буду с шашлыком делать? – спросила я желчно. – У меня и мангала никакого нет.
– А я и мангал привёз! И место у тебя в саду есть, как раз рядом с бочками с дождевой водой.
– Ну-у… Ну, пожалуй. Шашлык я люблю. А что ещё у тебя там есть?» – спросила, сунув нос в одну из сумок.
– Ещё чебуреки на ужин. Только пожарить осталось.
Тут в кухню, потягиваясь, вышел кот. Они с Егоровым увидели друг друга и замерли, меряясь взглядами. Майор отмер первым: положил руку собственническим жестом мне на плечо и спросил пугающе спокойным голосом:
– Это что?
– Это кот, Егоров, – пожала я плечами. – Его зовут Ганс-Христиан, сокращённо Крис, и он теперь тут живёт.
– А откуда он взялся?
– Встретила возле калитки и пригласила к себе жить.
– Ох, Стася, – майор внезапно обмяк, сел на стул и притянул меня к себе на колени. – Ты как дитя малое! А если б это была тварь? Раз тут у вас одна завелась, могли по проторённой дорожке и другие пойти!
– Ты мне говорил, что отличить тварь можно по мутным голубым глазам. А у Криса глаза жёлтые и очень даже ясные.
– Глаза меняются, когда жрун уже к человеку подселился, до этого – только по ауре можно понять, вернее, по её отсутствию. А ты всё ещё не умеешь видеть ауры.
– Умею, – буркнула я, высвобождаясь. – Пока неясно, только размытые пятна, так что диагностику не проведу. Но научусь, ничего, дайте только время.
– Не знал.
– А что ты вообще обо мне знаешь? – спросила я.
Так мне вдруг стало обидно, будто полыни наелась…
Спас ситуацию Крис: пока мы балансировали на грани ссоры, он заинтересовался самой большой сумкой. Сунул в неё нос, потом влез весь, вытащил наружу один из пакетов, вытряс содержимое и, надев пакет на голову, заскакал по кухне на прямых ногах, боком, распушивши хвост до размеров большого посудного ёршика.
Мы с Егоровым рассмеялись и бросились спасать зверя.
Шашлык, кстати, оказался отличным, и соседи – Варвара с Иваном Ксенофонтовичем, Валя-продавщица, Борис Сотников с женой и даже бабка Марьяна со своим Паркинсоном – составили нам компанию. Хватило на всех.
* * *
Инспекционная комиссия приехала к одиннадцати, но наш главврач маялся у окна с самого утра, даже пятиминутку не проводил, спихнул на Кауфмана. Только заглянул в двери ординаторской (нет у нас никакого другого большого помещения), увидел меня и одобрительно кивнул.
Состояла комиссия из трёх человек, но и по сей день я не знаю их имён или должностей. Да мне, собственно говоря, и не надо. В кабинет к Воропаеву меня вызвали около часу дня, и минут двадцать задавали какие-то никому не интересные вопросы, каждый раз возвращаясь к выносу сора из избы, товариществу и взаимовыручке. Господи, да откуда они слова-то такие взяли? В общем, понятно, я разозлилась и, что называется, Остапа понесло.
– Вы ведь в курсе, из-за чего произошёл конфликт? – резко спросила я у главы инспекции, толстого дядьки с козлиной бородкой; он кивнул. – Больница на тот момент не была переполнена, треть мест пустовала. Как же могло случиться, чтобы на долю больной Емельяновой не хватило простыни? И, к вашему сведению, это не единичная история, а величина постоянная. Если бы вы не предупреждали о своём появлении, а приехали неожиданно, могли бы увидеть, на что больных кладут, какие у них тощие одеяла и чем моют полы.
