– Угу.
– Каждый вечер?
– Угу.
– А неправду говорить нехорошо.
– Знаешь, Настя, я, когда вечером домой приползаю, так мне уже не до мази. Может, у тебя найдётся не вечерняя, а утренняя?
– Утренняя? – минутку подумала, потом решительно кивнула. – Сделаю. Сегодня у нас вторник, приходите в пятницу, как раз готова будет. Но вам придётся минут на десять раньше вставать, чтобы втереть мазь в поясницу и потом полежать хоть чуть-чуть.
– Это я переживу, – ответил повеселевший участковый. – А ты, Настя, говорят, в Санкт-Петербург уезжала?
– Не уезжала, а съездила на три дня, – въедливо поправила я. – Да, вот только вчера вечером и вернулась. А кто говорит?
– Да все, – он пожал плечами. – Тебя три дня не было, так информация нашу левую сторону три раза кругом обошла и вернулась… как в испорченном телефоне. Поэтому, – он смущённо откашлялся. – Вот!
В короткопалой руке была зажата картонка размером со стандартный лист А4, с пришпиленным степлером листом обычной бумаги. С любопытством я подняла листок, и оторопела. Разноцветными фломастерами были написаны буквы, разного размера, одни прямые, другие не очень; какие-то украшали цветы и листочки, на одной были нарисованы самолёты, а ещё на одной – ёжики, целая семья. Надпись гласила: «Настя, оставайся с нами!».
К глазам подступили слёзы; я от души высморкалась в подвернувшуюся бумажную салфетку и сердито сказала:
– Господи, съездила на каких-то три дня, навестила мамину могилу, и вернулась. Мой дом – тут, никуда я не уеду.
«Если не вынудят» – добавил внутренний голос.
Неловкую ситуацию спасла бабка Марьяна, застучала в дверь и громко позвала:
– Настя, ты дома? Я смотрю, дверь у тебя нараспашку, думаю, может, залез кто?
– А ты, Марьяна Павловна, клюкой злодея бить собиралась? – громко спросил участковый.
– К твоему сведению, Михал Матвеич, я без клюки хожу. И ещё сто лет буду, – с достоинством ответила старуха, вплывая на кухню.
Я только-только успела сунуть рисунок в буфет, в ящик с вилками и ложками.
Впрочем, Марьяна засиживаться не стала. Забрала своё промывание, попросила ещё сделать успокоительный чай для племянницы, которая вот в выходные должна приехать, бедная девочка разводится и очень нервничает, и ушла. Засобирался и участковый.
– Михал Матвеич, а вопрос можно?
– Ну, спрашивай, – он уселся снова на тот же стул и недвусмысленно покрутил в руках пустую чашку.
Я налила и снова поставила чайник, села напротив, подпёрла подбородок ладонями.
– Афанасьев давно в Кириллове живёт?
– Всю жизнь. Он здешний, и родители его, и бабка с дедом тут жили.
– И вы их знали?
– Да кого как… – участковый задумчиво почесал в затылке. – Бабку и деда, наверное, видел, когда мальчишкой был, но это как-то не отложилось. Матушка Колина, Вероника Анатольевна, была не здешняя, откуда-то из Сибири, не то из Омска, не то из Томска её Иван привёз. Она умерла рано, Николаю едва десять лет сравнялось. Ну, а отец его, Иван Николаевич…
Он покачал головой.
– Что?
– Да дрянью он был, вот и всё. И слов других нет. Вероника не просто так рано ушла, говорили, что бил он её. Лицо не трогал, она была красавица редкая, лупил по корпусу и по рукам-ногам. Чтобы всё одеждой скрывалось.
После её смерти отец Кольку сразу в интернат сдал, только…
Участковый сделал большую паузу, словно взвешивая дальнейшие слова. Потом махнул рукой.
– Мало и Ивану не показалось. Дня три-четыре прошло после похорон, когда встретила его на улице твоя бабушка. Агния Николаевна. Сказала что-то, Иван развернулся и пошёл за ней следом. Сюда, в этот дом. Не знаю уж, о чём они говорили, только Афанасьев дом запер, сына увёз и сюда более не возвращался.
– Уехал в Ростиславль?
– Да, он там служил в… Ну, сама понимаешь, где.
– Понимаю.
– Говорили мне тамошние знакомые, что пить он стал по-чёрному и болел очень. К сорока годам стал совсем плох и его по выслуге лет приказом отправили на пенсию. Короче, прокляла его Агния Николаевна, не дожил он до генеральских лампасов.
– И правильно, – согласилась я. – Похоже, не просто пустой человечишка был, а ещё и гнилой внутри. Ну, а сын в него пошёл?
– Колька? То есть, теперь господин подполковник, Николай Иванович? – участковый ухмыльнулся. – Да нет, пожалуй. Его бы в хорошие руки, цены б ему не было, но и так – служил честно, подлостей никому не делал, если мог помочь, то помогал. Ну, теперь-то одному богу известно, что с ним будет.
– Отчего же?
– Так тоже ведь отправили в отставку. Со сладкой конфеткой, конечно, с повышением в звании досрочно. Полковником ушёл. А что толку? Молодой ещё мужик, сорок семь ему, на пять лет меня младше. И как он будет жить без работы? Да ещё и жена его выставила…
– Ничего, проживёт. Дом есть, руки-ноги есть, будет, например, первым в Кириллове частным детективом.
Михаил Матвеевич похмыкал, допил чай и ушёл. Только когда за ним хлопнула калитка, я сообразила: хотела ведь спросить, есть ли информация о том, кто пакостил в церкви?
Ладно, увидимся ещё. Надо делами заниматься. Убрать дом, сварить обед, покормить кота, прополоть грядки. подвязать помидоры, переложить высохшие цветы сирени, любисток, листья мать-и-мачехи по герметичным ёмкостям… Крутись, Анастасия, крутись!
Время от времени я взглядывала на холодильник и пыталась вспомнить, что же я не сделала, с ним связанное? Еду приготовила, кота покормила, отвары убрала…
Наконец открыла и стала смотреть.
На полках порядок, ничто не завалялось и не портится.
Морозилка… Пакет с брюссельской капустой…
– Господи, тетрадь же!
Хотелось дать себе подзатыльник. Я же положила тетрадь Агнии Николаевны в морозилку, сама над собой подсмеиваясь, и совсем о ней забыла! Ну ладно, всё равно не верю, чтобы там проявился какой-то текст! Про потайные чернила. Проявляющиеся под действием тепла, все слышали: молоко, лимонный сок, ещё какие-то органические жидкости. А под действием отрицательных температур?
Нет, это ерунда. Но посмотреть надо.
Достала тетрадь, разлепила смерзшиеся страницы, раскрыла в конце… и долго пялилась в совершенном обалдении. На чистых листах появились записи, сделанные чётким почерком Агнии Николаевны. И я поняла, почему она не дала их мне найти сразу.
Три формулы, я не могу назвать их «загово́рами». Можно было бы сказать «заклинание», но Егоров уже приучил меня с сомнением относиться ко всему, носящему клеймо магии.
Первая формула – защита от зла. Для человека, для дома, для города.
