— Но врач сказал, что вам нельзя вставать несколько дней, что вам нужен покой.
— Мне был нужен совсем другой покой… — Глаза у него заблестели. — Вы, ваше внимание…
— Понятно. — Искушающие губы строго сжались. — Полагаю, что в Лондоне найдется достаточно женщин, которые были бы рады оказать вам внимание.
— Я говорю не о плотских утехах, — поспешил уточнить он. — Я десять лет был лишен приличного общества и забыл про манеры, про этикет. Мне необходимы… — Как добиться ее сочувствия, какими словами? — Необходимы указания, как нужно себя вести, чтобы кто-нибудь… обтесал меня.
— Мы не будем здесь это обсуждать.
— Я не могу помириться со старым герцогом, пока мое поведение не станет пристойным, — сделал он искусный ход. — Старик весьма щепетилен в этом отношении.
— Вам надо следить за своим языком.
— Я об этом и говорю, — улыбнулся он. — Страшно вспомнить, какими словами я его обзывал — они сами сорвались с языка. Как же я предстану перед ним таким грубияном?
Она постукивала пальцами по столу и недоверчиво смотрела на него.
— Я выросла среди пятерых братьев, так что мне это знакомо. Послушайте, неужели за год, прошедший после вашего возвращения в Англию, вы так и не навестили отца?
— Да, прошел почти год. Она не могла этому поверить.
— Не навестили умирающего отца? Пожилого человека, который хочет забыть прошлые обиды и помириться… Милорд, почему вы уставились на потолок? — строго спросила она. — Это неприлично.
— Я ждал, когда же раздастся божественный хор и исполнит гимн. — Он не придал значения ее сердитому взгляду. — Кстати, прощения должен просить он, а не я. Он превратил мою жизнь в ад, Эмма. Это он выгнал меня, измучив своими выдуманными подозрениями. Почти полжизни я прожил, считая себя не его сыном. И он вовсе не такой уж старый, как вы думаете. И он не на одре болезни.
— Он поправился? — удивилась Эмма. — Вы уверены?
— Сомневаюсь, что он вообще болел. Думаю, что это была уловка, чтобы вернуть меня домой.
— Вы хотите, чтобы я вам поверила? Что ваш отец для этого притворился смертельно больным?
— Да, это так. — Эйдриан был уверен в своей правоте и полагал, что Эмма примет его сторону.
— Эйдриан, вы его сын. Ваш долг оказать ему уважение.
— Оказать уважение? Этому старому…
— Это ваш родовой долг, — мягко продолжила она. — Лишить вас титула он не может. Пора отложить в сторону личные антипатии.
— Разве это справедливо? Скарфилд заявил мне, что я рожден гулящей женщиной и что я не его сын. Вы считаете, что я должен забыть про годы унижения?
— Дайте ему возможность помириться с вами. По крайней мере, выслушайте его.
— С какой стати?
— Вам никогда не приходило в голову, что будет с Англией, если все наши аристократы из знатных родов вдруг решат отречься от своих титулов?
— Я его презираю, — сказал Эйдриан, все еще ожидая, что она согласится с его враждебностью к отцу.
Она вздохнула:
— Как бы вам ни было горько, вы должны с ним встретиться. Вам это нужно даже больше, чем ему.
— Не надо говорить мне о том, что я чувствую, или о том, что я должен делать, — ответил он. — Просто помогите мне.
— Я не уверена, что знаю — как.
— И я тоже не знаю. Но у вас есть такая возможность, Эмма. — Он прижался лбом к ее лбу. — Все ведет к тому, что мне нужна…
Она засмеялась:
— Что же это?
— Вероятно, мне нужна жена.
«Господи, помоги мне!» Эйдриан не мог понять, как у него это вырвалось. Но вдруг он понял, что хотел сказать именно это.
— Жена? — Она покачала головой. — Да, конечно. У герцога обязательно должна быть жена.
В дверь осторожно постучали. Эйдриан быстро отодвинулся от Эммы, а она снова села в кресло и спросила:
— Кто это?
— Шарлотта. Я могу войти?
Эмма, закусив губу, виновато посмотрела на Эйдриана. Он указал на боковую дверь за письменным столом, ведущую в другой коридор. Эмма кивнула и вздохнула с облегчением, когда он скрылся. Она впустила кузину и постаралась вести себя как можно естественнее. Хоть бы Шарлотта не услышала удаляющиеся шаги Эйдриана! Но Шарлотта ничего не заметила, так как была слишком взволнована.
— Что случилось, Шарлотта?
— Почему ты заперлась… ой, это не важно! — Шарлотта огляделась. — Дело в том, что приехала леди Клипстоун и хочет тебя видеть. Она явилась без приглашения и предупреждения. Хэмм сказал, что ты никого не принимаешь, но я подумала, что тебе следует об этом знать.
Ее враг. Эмма ощутила, как в ней пламенем разгорается желание сразиться со своей недоброжелательницей. Истинная Боскасл, она гордо выпрямилась, готовая к бою. Неудивительно, что Шарлотта так разволновалась. В Лондоне была только одна дама, у которой хватило нахальства заявиться как раз в тот момент — а у леди Клипстоун был на это нюх, — когда у Эммы возникли личные трудности, и использовать эту ситуацию в своих интересах.
— Где она? — спросила Эмма.
— В маленькой гостиной. Я велела подать ей чай.
— Из лучших чашек?
— Разумеется.
Эмма одобрительно похлопала кузину по руке и отправилась на встречу со своей соперницей.
Она возлагала на юную Шарлотту большие надежды, поскольку проницательность и сдержанность кузины служили ей защитой от наследственных скандальных черт. Что касается самой Эммы, то сейчас ей предстоит являть собой пример того, как истинная леди умеет защищать себя, не опускаясь до непристойности.
«Лицемерка! — шептал ей внутренний голос, пока она быстро шла по коридору. — Какой пример ты показала прошлой ночью? А как назвать твое поведение всего несколько минут назад перед появлением Шарлотты?»
О том, что могло произойти, лучше не думать. Да сейчас и не время размышлять о тайном романе. Стоило Эмме увидеть элегантную, модно одетую брюнетку, ожидавшую ее в гостиной, предназначенной для официальных разговоров, как она пришла в ярость. Но она не могла не восхититься прехорошенькой соломенной шляпкой с кокетливым страусовым пером.
Элис Клипстоун. О, уже одно ее существование отравляло Эмме жизнь.
Разумеется, ни одна из дам не позволила себе продемонстрировать свою враждебность. На первый взгляд могло показаться, что встретились две родственницы, которые давно не виделись. Обе воскликнули, как замечательно каждая выглядит, и поинтересовались здоровьем близких. Все происходило так, будто никакой ненависти между ними и в помине не было.
— Могу я предложить вам еще чаю? — спросила Эмма, когда положенные по этикету вопросы и приветствия иссякли.
