– Может быть, нам стоило бы поговорить с ним еще раз, – предлагает Джейси.
– Да, – соглашаюсь я, слыша, как мой голос дрожит. – Так мы и сделаем. – И, поднявшись с пола, спешу выйти из камеры, не дожидаясь остальных.
Когда мы снова приходим в его камеру, я обращаюсь к нему по имени, испытывая стыд оттого, что сразу не спросила, как его зовут:
– Дженсен, расскажите мне, что случилось с Боу.
Он вскидывает голову, и его взгляд становится мягким, как будто, произнеся имя его сына, я принесла в эту темную сырую камеру солнечный луч, и тепло этого луча растопило его суровость. Теперь он похож на нежного и любящего отца из моего видения, а не на того загрубелого малого, с которым мы столкнулись вначале.
– Его покалечило, – говорит он голосом, почти таким же тихим, как шепот. – И я исцелил его.
– С помощью какого из видов магии? – благожелательно спрашивает Тесса.
Дженсен смотрит ей в глаза:
– С помощью того, который был ему нужен.
– Я спрашиваю о другом – вы прибегали к…
Он поднимает руку, чтобы остановить ее:
– Я могу сказать что-нибудь такое, что изменило бы дело?
Тесса хмурит брови:
– Вы могли бы сказать, что вы этого не делали.
Он вздыхает:
– Закон есть закон. Но я бы сделал это опять, лишь бы спасти моего мальчика. Скажите мне одно – когда состоится суд?
На этот раз отвечает Брэм:
– Через три дня.
* * *
Мы покидаем тюрьму в еще более мрачном настроении, чем пришли в нее.
– Мы не можем его осудить, – говорю я, когда мы все идем к Замку Слоновой Кости. – Он поступил, как на его месте поступил бы любой отец, любая мать.
Но остальные молчат, и мне становится не по себе, мое беспокойство начинает нарастать:
– Разве вы со мной не согласны?
– Как ты думаешь, сколько ему лет? – тихо спрашивает Тесса.
Я поворачиваюсь к ней.
– Кому из них – Дженсену или Боу?
– Дженсену.
Я пожимаю плечами:
– Тридцать пять? Может быть, сорок? – Я поворачиваюсь к остальным. – А что думаете вы?
– Я согласен, – говорит Никлас. – По-моему, ему где-то под сорок.
– Значит, после обряда сопряжения с магией прошло уже по меньшей мере двадцать лет.
– Да, – соглашаюсь я, не понимая, при чем тут его возраст.
Никлас вздыхает:
– В таком случае, если ему все еще доступна магия врачевания ран и травм, он, видимо, использовал ее регулярно. Все это время.
Эти слова вышибают из моих легких весь воздух, словно меня ударили под дых. Значит, вот оно что – Дженсена будут судить не за то, что в тот момент он повел себя, как нормальный человек, а за то, что он вообще смог это сделать.
– Этого мы не знаем, – говорю я, и голос мой звучит совсем тихо. – Не знаем наверняка.
Тесса кладет ладонь на мой локоть:
– Быть может, мы что-то упускаем. Давайте потратим следующие три дня на то, чтобы выяснить, что говорит закон. Должны же быть какие-то исключения для экстремальных ситуаций.
– Я согласна, – присоединяется к ней Джейси. – Не надо делать выводов, пока у нас не будет всех данных.
Но меня уже охватила мрачная уверенность, и мой оптимизм исчезает, словно на него вылился поток чернил. В глазах Верховного Совета мы с Дженсеном виновны в одном и том же.
И в конце концов нас ждет одна и та же судьба.
Глава десятая
На следующее утро мы все сидим в библиотеке, тщательно изучая все имеющиеся там книги по законам, регулирующим несопряженную магию, чтобы приготовиться к предстоящему суду. Но сколько бы я ни вчитывалась в положения этих законов, я не могу найти ни одной лазейки, которая могла бы спасти Дженсена от кары.
Я зарываюсь пальцами в свои волосы. Как жаль, что я пропускала мимо ушей, о чем говорили мои матушка и бабуля, когда обсуждали дела, которые рассматривал наш городской совет. За ужином матушка часто обращалась к бабушке за советом относительно какого-то из разбираемых ею дел. И бабушка всегда выдавала какое-нибудь мудрое суждение, обычно в форме истории из тех времен, когда она сама была членом городского совета.
В детстве я находила эти дискуссии невыносимо скучными, но как бы их мудрость пригодилась мне сейчас. Меня пронизывает мучительная тоска. Как же мне их недостает. И моего отца. Теперь я круглая сирота, которой не у кого спросить совета.
Мне так хотелось бы положиться на поддержку моей команды, но я не могу, ибо остро ощущаю свою обособленность ото всех и вся – я как будто наблюдаю за ними, находясь на расстоянии. Работая вместе с ними все последние дни, я научилась распознавать особенности их реакций. Например, и Тессе, и Никласу свойственно чуть что впадать в беспокойство, но каждый из них справляется с ним по-своему, не так, как другой. Когда Тесса нервничает, она начинает тараторить, в то время как Никлас становится еще молчаливее, чем обычно. Я заметила, что Брэм очень инициативен, Джейси не любит уступать, а Тэйлон имеет свойство шутить, чтобы разрядить напряжение.
Но я понятия не имею, как они видят меня саму.
Возможно, это потому, что я не такая, как все. А может, дело в том, что я не могу увидеть себя в истинном свете. Вероятно, это вообще никому не дано.
Бабушка часто готовила десерт, который она называла карамельным пирогом. Попробовав его в первый раз, я подумала, что это неправильное название, ведь пирог был воздушным, но я не могла нигде увидеть карамель. «Продолжай есть, – велела мне бабушка, когда я сказала ей, что она, наверное, дала мне не тот десерт. – Невозможно оценить вкус десерта, если ты попробовала всего один кусок».
И тут моя вилка наткнулась на карамельную начинку, и она растеклась по тарелке и пропитала пирог, сразу сделав его намного вкуснее. Тогда я подумала, не таковы ли и люди – может, надо копнуть немного глубже, если хочешь понять, что у них внутри.
Но у меня самой внутри сплошные секреты, и я не могу позволить другим подойти ко мне достаточно близко, чтобы разглядеть, какова я на самом деле.
Мои мысли прерывает голос библиотекарши. Натянуто улыбнувшись, она говорит:
– Мне надо ненадолго отойти, а мой помощник заболел и слег, так что сегодня мне приходится работать тут одной. Вам что-нибудь нужно? Скажите, пока я не ушла.
Частота моего пульса резко подскакивает, но я сохраняю невозмутимое выражение лица и не смотрю ей в глаза.
