– Все будет хорошо, – отвечает Эйми. – Они никак не смогут это узнать, если ты сама им не скажешь.
Я пристально смотрю на нее:
– О нет, смогут.
– Саския! – У моей подруги ошеломленный вид. – Я бы никогда тебя не выдала.
Я закатываю глаза и игриво дергаю ее за темную блестящую косу:
– Я говорю не о тебе. Меня может выдать моя метка мастерства.
Но тут до меня доходит еще кое-что, и мне становится не по себе. Эйми не единственная, кому известно, что я пользовалась магией, которая не была со мной сопряжена. И мои пальцы судорожно стискивают пучок травы.
– Никто не станет осматривать тебя в поисках непредусмотренных меток, – врывается в мои размышления голос Эйми. Она права. Метки считаются чем-то глубоко личным, и спрашивать о них не принято.
У меня вырывается вздох облегчения:
– Я опасалась, что о метке меня может спросить мой Наставник, чтобы оценить мои успехи.
Лицо Эйми мрачнеет.
– А, ну да.
– Оскар спрашивал тебя о твоей метке мастерства?
Она берет меня за руку:
– Спрашивал, но не сразу. – Она сжимает мои пальцы. – Не беспокойся – к тому времени, когда кто-то спросит тебя об этом, ты уже будешь достаточно долго сопряжена с магией гадания на костях, так что ни у кого не возникнет подозрений. Просто никому не показывай ее до тех пор.
Как хорошо, что погода переменилась. Не будет ничего необычного в том, что я до самой весны буду носить длинные рукава, а к тому времени мою метку мастерства уже никто не сможет вменить мне в вину.
– Брэм тоже знает правду, – тихо бормочу я.
Эйми потрясенно открывает рот:
– О твоей метке мастерства?
– Нет, но ему известно, что я пользовалась магией, которая не была со мной сопряжена. Весной после того, как погибла матушка, я погадала при нем на костях. Тогда я была сама не своя и плохо соображала, что делаю.
На лице Эйми впервые отражается такое же смятение, какое сейчас обуревает меня саму.
– А он может им сказать? – спрашивает она.
– Не знаю. Мне хочется думать, что он ничего не скажет, но в этой реальности он другой человек. Его Наставником был Лэтам.
Эйми кусает ноготь своего большого пальца:
– Это плохо. Но он же не знал, на что способен Лэтам, не так ли?
– Я понятия не имею, что он знал, а чего не знал, – отвечаю я. – И совершенно не представляю, кому я могу доверять, а кому нет.
– Доверяй самой себе, – говорит моя подруга. – Верь своему чутью.
– Именно это я и делала, когда заводила отношения с Декланом, и к чему это привело?
Взгляд Эйми становится мягче:
– Не все парни такие, как Деклан.
– И нет никого, равного тебе.
Ее нижняя губа дрожит, и она обнимает меня. Я крепко прижимаю ее к себе, пока она наконец не отстраняется и не устремляет на меня оценивающий взгляд.
– Может быть, с помощью всех этих опасений ты просто замещаешь в своем сознании то, что мучает тебя на самом деле, – говорит она.
Я резко смеюсь:
– Ты права. Мне не о чем беспокоиться – несопряженная магия не так уж противозаконна, кости моей матушки потеряны не безвозвратно, а Заклинатель, намеревающийся меня убить, не так уж порочен.
Эйми поджимает губы и сердито смотрит на меня:
– Ты закончила?
– Да. Так что же, по-твоему, мучает меня на самом деле?
– По-моему, тебе тяжело от того, что, покинув Мидвуд, ты будешь чувствовать, что твоя матушка, которой тебе так недостает, стала от тебя еще дальше.
У меня на глаза наворачиваются слезы. Это так похоже на Эйми. Взять мои опасения и тревоги, обернуть их в присущую только ей любовь и вернуть их мне таким образом, чтобы я почувствовала, что она видит меня насквозь.
– А что, если мой отъезд – это огромная ошибка?
Она качает головой:
– Нет, ты поступаешь правильно, Сас. Поговори с Брэмом. Попроси его держать язык за зубами. А затем разыщи кости твоей матушки и привези ее домой.
Сумерки переходят в темноту, и мы покидаем берег, приходим в мой дом и продолжаем говорить, пока не погружаемся в сон.
Я просыпаюсь на рассвете и собираю вещи так тихо, как только могу. Затем останавливаюсь и обвожу взглядом комнату, которая хранит столько воспоминаний. Вот мои родители сидят рядышком у камина, негромко смеясь и шепчась, словно парочка нареченных, хотя они женаты уже много лет. Вот я сижу у окна, и бабушка осторожно расчесывает мои волосы щеткой. Вот матушка склонилась над своей магической книгой, сосредоточенно сжав губы.
А сейчас я вижу перед собой Эйми, лежащую, подложив руки под щеку, и ее лицо безмятежно спокойно во сне. Я касаюсь ладонью ее макушки, касаюсь нежно и осторожно, чтобы не разбудить ее. Если она проснется и мне придется прощаться с ней опять, я не смогу заставить себя уехать.
Всю мою жизнь мне хотелось остаться в Мидвуде до конца моих дней. Но теперь, если я хочу вернуть кости моих матушки и бабули, мне необходимо уехать. Я стою на перепутье дорог, и, в какую сторону я бы ни пошла, меня ждет печаль.
Сейчас на всем белом свете есть только один человек, которому я могу доверять, – моя подруга Эйми.
И вот я должна ее покинуть.
Глава вторая
Я беспокоилась, что на пути в столицу мне придется все время проводить наедине с Брэмом, но на поверку оказывается, что проблема состоит совсем в другом. Я почти не вижу его. Нора послала в Мидвуд быстрокрылый корабль, полный Костоломов, которым надлежит нас охранять. Так что я постоянно нахожусь под наблюдением, а Брэм проводит большую часть времени, играя в кости с матросами и теми из Костоломов, которые не несут вахту, охраняя меня.
Это и радует, и огорчает. Хотя я и понимаю, что мне следует держаться от него подальше, меня тянет к нему, тянет почти неодолимо. Но я продолжаю напоминать себе, что это не настоящие мои чувства, а всего лишь отголосок той жизни, которой я никогда не жила. Если бы другой мой жизненный путь как-то влиял на то, что у меня есть теперь, Брэм чувствовал бы то же, что и я, а это явно не так. Когда мы мельком видим друг друга, он машет мне рукой и порой даже улыбается, но его взгляд встречается с моим лишь на секунду, после чего он продолжает свой разговор. Он ведет себя дружелюбно, но определенно не питает ко мне нежных чувств.
Но главная загвоздка состоит даже не в моем уязвленном самолюбии, а в его безразличии ко мне. Я собиралась поговорить с ним о сохранении моего секрета, но мы еще ни на миг не оставались наедине.
