Она делает паузу, и у нее делается невидящий взгляд, такой, будто ее целиком поглотили воспоминания.
– Это было ужасно? – спрашиваю я. – Я имею в виду вашу первую встречу с ним.
Эвелина улыбается:
– Наоборот. Он был красив и добр. И меня сразу потянуло к нему так сильно, как ни к кому не тянуло прежде. И я видела, что то же самое происходит и с ним. Но его отец… – по ее лицу пробегает тень, – был недоволен. И это еще слабо сказано.
– Почему? – удивляется Брэм. – Ему следовало радоваться, что ваши родители избавили его от необходимости тратиться на гадание о суженой его сына.
Она вздыхает:
– Отец Лэтама был членом Верховного Совета. У него были большие планы на будущее его сына, и, по его мнению, союз Лэтама со мной стал бы мезальянсом, ведь я была из скромной семьи. И доведывание не предписало мне заняться магическим ремеслом.
Я изумлена:
– Но разве вам не было предписано учиться на Мешальщицу?
Она хмурится:
– Нет. Я стала ученицей шеф-повара в Замке Слоновой Кости. – Мой взгляд падает на свисающие с потолка сушеные травы, затем на баночки с пряностями, стоящими на подоконнике. – И меня это вполне устраивало. Как устраивает и теперь.
– Но в архивах Замка Слоновой Кости вы значились как Мешальщица. И моя матушка знала вас, она сказала, что вы учились магии костей.
Эвелина наливает себе еще чаю.
– Так оно и есть. Как я уже говорила, отец Лэтама был недоволен тем, что мы оказались сопряжены, и решил, что Заклинатель Лейдена ошибся. Он заявил, что наш Заклинатель, вероятно, перепутал кости, предназначавшиеся для доведывания о моем ремесле, с теми, которые предназначались для поиска моей пары. Он начал убеждать своих коллег по Верховному Совету потребовать, чтобы было проведено другое гадание и чтобы его провел другой Заклинатель. И, когда они узнали, что кости, использованные для поиска моей пары, были сильнее, чем те, которые были использованы для доведывания о моем ремесле, они согласились. Второе гадание определило меня в Мешальщицы. – Она опускает глаза на свою чашку. – И Заклинатель объявил, что мне невозможно найти пару нигде в стране.
Несправедливость всего этого невероятна. Я потрясена.
– Но я все равно не понимаю, что произошло с Лэтамом, – говорю я. – Если ваше сопряжение было отменено, то почему он был так разгневан?
– Лэтам верил результатам моего первого доведывания, а не второго. И я тоже. Нам было так очевидно, что мы созданы друг для друга. Мы могли беседовать о чем угодно и всегда понимали друг друга с полуслова. Отец Лэтама старался нас разлучить, но мы продолжали встречаться втайне. После того как я начала учиться магии костей, это было нетрудно. Мы полюбили друг друга, несмотря ни на что – ни на его отца, ни на Верховный Совет, ни на второе доведывание, – нам не требовалось официальное сопряжение, мы и так знали, что предназначены друг для друга.
У меня сжимается сердце. Ее тон так нежен. Неужели она говорит о том человеке, который убил мою мать? Который убил бабулю? Она подается вперед и кладет ладонь на мое плечо, словно прочтя мои мысли.
– Тогда он был другим.
Я качаю головой:
– Нет. Человек не может так измениться. Он вас обманул.
– Я понимаю, что вам может так показаться после того, что произошло. Но я считаю, что неплохо разбираюсь в людях. Ведь я пустила в дом вас, не так ли?
При других обстоятельствах ее юмор смягчил бы меня, но сейчас ее слова кажутся мне лишенными смысла. Почему она не говорит, что Лэтам всегда был чудовищем и что она при первом же удобном случае сбежала от него со всех ног?
– И что же изменилось? – спрашивает Брэм. – Что было потом?
Эвелина вздыхает:
– Узнав, что мы продолжаем встречаться, отец Лэтама пришел в ярость. И потребовал, чтобы Лэтам оставил меня. Лэтам отказался. Тогда его отец опять обратился к Верховному Совету и на сей раз обвинил моих родителей в том, что они подкупили нашего Заклинателя Костей, чтобы тот солгал. Лэтам считал, что из этого ничего не выйдет, уверял меня, что все будет хорошо. Но он недооценил то огромное влияние, которое его отец имел на своих коллег по Совету.
– Неужели они поверили ему? – спрашиваю я.
Она трет лоб.
– Или поверили, или стали соучастниками его лжи. Как бы то ни было, моих родителей признали виновными и отправили на Остров Клыков. Лейденского Заклинателя Костей постигла та же участь. А меня исключили из Замка Слоновой Кости и лишили права пользоваться магией костей.
Мое горло сдавливает ужас.
– Но ведь теперь они уже не там, да? И вы смогли добиться отмены такого несправедливого приговора?
В ее глазах блестят слезы.
– Остров Клыков – это жестокая тюрьма. Они все трое погибли, и мне так и не удалось добиться их оправдания.
Я думаю о Дженсене, и у меня падает сердце. Что с ним станет? Что станет с Боу?
– Значит, ваши отношения с Лэтамом изменились из-за этого? Из-за того, что сделал его отец?
– Конечно, нет, – отвечает она с таким видом, будто такого низкого предательства со стороны члена семьи одного из партнеров недостаточно для того, чтобы большинство пар разошлись. Ее руки дрожат, когда она разглаживает несуществующие складки на своем платье.
– Я не считала его виноватым в произошедшем, ведь родителей не выбирают. Но да, это многое изменило. Это изменило Лэтама. Он обозлился, стал помышлять только о мести.
Я неловко ерзаю на своем месте – ведь и я часто фантазирую, как буду мстить. Но мне не хочется думать, что между нами есть что-то общее.
– Поначалу мы оставались вместе, но я все больше убеждалась, что он стал другим. Из-за поступков его отца – и действий Верховного Совета – он обратился к тьме, и перед этой тьмой любовь оказалась бессильна. Он начал интересоваться темной магией, искать тех, кто занимался ею, учиться применять ее. Меня это пугало.
– О какой темной магии вы говорите? – спрашиваю я. Неужели он уже тогда знал о том магическом ритуале, для которого нужны кости трех поколений Заклинателей Костей? Неужели он планировал убить мою мать еще тогда, когда ему было столько же лет, что и мне сейчас?
– Об ужасных вещах. Об использовании магии врачевания не для того, чтобы облегчать боль, а для того, чтобы вызывать ее. О магическом оружии, которое вообще не должно было бы существовать, о магических зельях, вызывающих панику, если их выпить… – Она замолкает, и у нее делается такой вид, будто ей стыдно даже оттого, что она говорила о подобных вещах. – Я думала, что со временем он сможет научиться прощать, откажется от своей ненависти, но все становилось только хуже. И я оставила его. Я уехала из Кастелия-Сити и вернулась домой.
– А он пытался вас вернуть? – спрашивает Брэм.
