– Да, Саския, ты почти дотянулась, – сообщает Тэйлон, отняв флейту от губ.
Но как я ни тянусь, мне не удается высунуть руку настолько далеко, чтобы толкнуть рычаг вниз.
– Еще немного – и я бы дотянулась, – говорю я. – Будь моя рука немного более пластичной… – И тут я понимаю, что надо делать. И втягиваю руку обратно. – Брэм, думаю, ты должен сломать мою плечевую кость.
Он отшатывается.
– Что? Ни за что. Я бы никогда…
– У нас нет выбора. Я почти достаю до рычага. Если ты сломаешь мне кость, когда моя рука будет высунута, моя кисть упадет на рычаг и сдвинет его вниз.
На его лице написан ужас:
– У нас есть выбор. Я не стану использовать магию костей, чтобы калечить тебя.
Я дотрагиваюсь до его локтя:
– Выслушай меня. Я использовала свой магический дар для гадания на костях. Джейси использовала свой дважды, чтобы приготовить зелья. Никлас изготовил флейту. Тэйлон управлял вороном. Но ты еще не применял свои навыки и свой дар.
Он отдергивает руку.
– Это нелепо. Тесса тоже не применяла свой.
Я перевожу взгляд на мелкие косточки, лежащие на столе. Те, которые, по словам Тессы, используются для врачевания.
По лицу Тессы я вижу, что она поняла:
– Саския, нет. Я могу срастить сломанную кость, но ничего не могу поделать с болью, которую вызывает перелом. Она была бы невыносимой.
– Я знаю. Я могу ее выдержать.
– Пожалуйста, не проси меня это сделать, – говорит Брэм.
Я смотрю на него с невеселой улыбкой:
– Я тебя уже попросила.
Он ерошит руками свои волосы, ходя взад и вперед.
– Не могут же они хотеть, чтобы мы пошли на такое.
Я горько смеюсь:
– После того что нам пришлось пережить в предыдущей комнате, меня удивляет, если ты говоришь это всерьез.
Он останавливается. Его губы приоткрываются, но он молчит.
– Это жестокое испытание, – говорю я. – Думаю, в их намерения входило именно это. Они хотели добиться, чтобы мы выбрались отсюда именно так.
Никлас вздыхает и опускается на стул.
– Мне тошно это говорить, но думаю, она права.
– Тесса? – Брэм произносит ее имя сдавленно, так что оно звучит скорее не как вопрос, а как мольба.
Тесса закрывает глаза и трет лоб:
– Мне бы хотелось придумать другой выход, но я не могу.
Брэм резко поворачивается ко мне. В его глазах пылает гнев:
– Это варварство.
– Согласна. Но ты сам сказал, что в этом месте солдат учат выдерживать пытки. Так давайте выдержим. – Я просовываю руку в отверстие, и мои пальцы касаются верхнего конца рычага.
Брэм подходит ко мне.
– Я не хочу это делать, – шепчет он.
– Я знаю. Я тоже.
– Саския…
– Давай. Сейчас.
Я слышу тошнотворный хруст, и мою руку пронзает адская боль. Я истошно кричу, и моя кисть падает на рычаг.
И ничего не происходит.
У меня вырывается сдавленный всхлип. Такие мучения, и все зря. Но тут раздается оглушительный металлический скрежет, и стена начинает расходиться, точно разрываемая банановая кожура. Я быстро иду вслед за ней, чтобы она не потащила меня за собой. От этого движения боль становится еще более нестерпимой. Она куда сильнее, чем я ожидала. Мне нужно высвободить руку из отверстия, но я не могу ею шевелить. Я пытаюсь сдержать стон, но у меня ничего не выходит.
Брэм упирается рукой мне в поясницу.
– Я держу тебя, – говорит он и осторожно извлекает мою руку из дыры в стене. Я смотрю ему в глаза. – Прости, – шепчет он. У него такой вид, будто ему вот-вот станет дурно.
– Не извиняйся. Ведь это сработало.
К нам подходит Тесса.
– Мне нужна твоя кровь, чтобы срастить кость. – Тон у нее деловитый, но лицо заплакано. Она берет мою здоровую руку, колет подушечку пальца швейной иглой и выжимает кровь на кости. – Почти готово.
Несколько мгновений спустя меня накрывает волна такого несказанного облегчения, какого я, наверное, не испытывала еще никогда.
– Лучше? – спрашивает Тесса.
– Да, – натянуто улыбнувшись, отвечаю я. – Намного лучше.
– Несколько дней твоя рука будет болеть, – говорит она. – Ты не должна шевелить ею, если это будет возможно.
Брэм снимает рубашку и делает из нее что-то вроде поддерживающей повязки, завязав ее концы на моем затылке. Дышит он при этом прерывисто, тяжело. Он сейчас так близко, что я ощущаю жар, исходящий от его обнаженной груди, и сама начинаю дышать неровно.
– Так тебе удобно?
Я боюсь, что мой голос выдаст меня, и потому просто киваю. На секунду наши взгляды встречаются, затем Брэм отводит глаза и снова надевает свой плащ.
– Пойдем отсюда, – говорит Никлас.
Путь открыт, и свежий воздух, пусть и холодный, еще никогда не казался мне таким манящим.
* * *
После того как мы с Брэмом тайком сбежали, я решила, что уже получила представление о том, каким бывает гнев Расмуса, дойдя до максимального накала, но я ошибалась. Когда он видит, что моя рука подвешена на повязке, и узнает, что произошло, он так кричит на Хранительницу, которая заперла нас в Крепости, что я удивляюсь, как он не срывает голос.
– Как ты могла это допустить? – вопит он. – Они же не солдаты, они дети! – Он взмахивает кулаком. – То, что ты сделала, чудовищно, и клянусь, ты за это заплатишь.
Его ярость проливает бальзам на мою раненую душу, а слова звучат как колыбельная – хоть кто-то меня оберегает, хоть кто-то мною дорожит.
– Погляди на нее, – невозмутимо говорит Хранительница. – С ней все хорошо.
Лицо Расмуса становится ярко-красным.
– С ней все хорошо? С ней все хорошо? Ей же только что сломали руку.
Хранительница пожимает плечами:
– Ненадолго. Ей не нанесли непоправимого вреда.
Я вспоминаю, как Лэтам приближался ко мне, держа в руке нож. Как Джейси кричала, объятая паникой, пытаясь вырваться из темного чрева смертного джутового мешка. Как Брэм смотрел на огонь, пожирающий его родителей, будучи не в силах им помочь.
Понимает ли эта Хранительница, что она сейчас лжет?
То, что этого не видно, вовсе не означает, что нам не нанесли непоправимого вреда.
Глава девятнадцатая
