Стражник замер, обдумывая предложение.
— Чёт не соблазнительно звучит. Как-то невыгодно ты торгуешься, Гаст. Давай сначала. Как ты там сказал, здорово?
Гаст кивнул, не отпуская стражника. Тот, видя, что дело дальше не идет, продолжил:
— Привет дружище, как дела?
Гаст отпустил его, и тот с радостью выпрямился, делая, на всякий случай, несколько шагов назад.
— Даш пройти?
— А… Вам… Нельзя. — Неуверенно сказал стражник. — Но, если подумать, по старой дружбе, на пять минут…
— Идём на весь день, можем потеряться и не вернуться.
Повисло напряжённое молчание.
— А, ну если потеряетесь, тем более вас не видел. — Нервно рассмеялся тесионец.
Пройдя далеко за километр, Гаст обернулся:
— Теперь он нас не услышит. В общем, я его знаю. Ему стыдно признаться, что пропустил. Будет молчать до последнего.
— Тупой, говоришь?
— Как тесионец.
— А что сделал бы нормальный?
— Вызвал бы тревогу. У каждого дневального кнопочка есть. А у этого нервы играют, поэтому его и ставят в такие глухие места, как это. Сюда и попасть-то, по-хорошему, нельзя. Всего три входа. Все официальные. Он даже не понял, как я прошёл. Умный бы спросил, как я попал сюда.
Пробираясь по катакомбам, Гаст обнаружил, что потолки становятся всё ниже. Гаст тоже обратил внимание.
— Если потолки станут крайне низкими, то мы в самом низу.
— Радиорубку найти сможешь?
— Пройдёмся везде, разберёмся.
— Корабль?
— Да. Последняя разработка, можно назвать современной.
Ровальд изучающе глядел на коммуникации, которые были видны в дырах, крышки от которых давно изгнили. Капитализм коснулся? Или не могут воспроизвести качество на должном уровне? Насколько он понимал, этот колонизатор, детище жителей Земли-Троара, глаза которых копируют излучение их Солнца, которое имело приставку Рада.
Тесионцы полны расчётливости, но вот с этим кораблём промахнулись.
— Смотрю, он не выдержал испытание временем.
Гаст кивнул.
— К сожалению, да, он больше не пригоден для полётов. Максимум, небольшой подъём вверх.
Да, преодоление стратосферы для этого будет последним испытанием, подумал Ровальд. Но язык, какой язык. Везде те же самые руны. Означает ли это, что Гаст знает древне-славянский?
— Гаст, ты знаешь их язык?
— Да. Читать, писать, всё как полагается.
— Значит, можешь прочесть то, что я напишу?
— Угу.
Отлично. Ровальд обязательно перепишет ему всё, что вызывает вопросы внутри доспеха.
Добравшись до перевалочного пункта, где бесхозными остались тележкоподобные агрегаты, они оглянулись. Перед глазами ещё три прохода в разные стороны. Разделяться смерти подобно. Но он должен попробовать если не связаться, то хотя бы запеленговать. Скитаться по орбите в поисках своего корабля не представляется возможным. В худшем случае, он вновь опуститься на дно океана, вытянет с Гастом корабль, восстановит его, используя запчасти других.
Вдоль пола по углам тянулись трубы с вентилями каждые десять метров. Чем дальше, тем больше напоминало старую аппаратуру его родины. Словно даже харийцы, отдельный род интеллектуальных славян, невольно стали заложниками этой реальности, строя то, что оказывалось под рукой. Ровальда поразила догадка, что возможно, в этом измерении, другая таблица Менделева, которая сильно отличается от всего, на что опирались предки. И даже раскиданные по разным уголкам вселенной, расы сталкивались с одними и теми же проблемами. Коррозией, низким качеством металлов, окислением, и другими побочными вещами. Но пока это только догадка. Если удастся найти ещё один выживший славянский род, у которого будут те же проблемы, тогда…
Ровальд добрался до коридора, вдоль которого тянулись стёкла обзора. Вглядываясь через них, сквозь муть, он увидел ряды пустых столов, над ними столь же длинные лампы, форма которых отличалась от известных аналогов. Сами лампы тянулись как бы змейкой, покрывая как можно больше площади.
С другой стороны, было тоже самое. Технологии его родины, двести лет назад, были аналогичными. Очень часто применялись хорошо известные, обкатанные технологии. Особенно это касалось дальнего плавания. Ведь в дальних полётах вопрос ставился иначе. Не на технологичность и удобство, а на долговечность. Неизвестно что может произойти в пути, в условиях невоспроизводимости оборудования.
Но харийские технологии всё же отличались. В них соблюдался другой принцип. Терминалы упрощены. Что делало систему безопасности, скорее вопросом доверия, нежели реальной безопасностью. Что означает уровень культуры, намного более высокий, чем у него на родине, где безопасностью всё пропитано от и до. Здесь, простые кодовые замки, состоящие просто из кнопок с цифрами, в виде рун. Вопрос надёжности в высшем приоритете.
— Длинные коды используют тесионцы?
— Музыку. Под каждый замок придумана своя музыка, которую надо воспроизвести по клавишам. Это ноты.
— Не цифры?
Уже что-то новое. Нет. Все технологии похожи лишь на первый взгляд. От сердца Ровальда отлегло. Он боялся, что голова людей не отличается особо что здесь, что там. Тогда все различия всего лишь культурный вопрос. Ан нет.
— А ржавые трубы, щитки? Как с этим справляются?
Гаст нажал кнопку на поясе, перчатка по кирпичикам влезла в рукав, и снова вылезла.
— Сборка-разборка на каком-то там молекулярном, уровне. Или не молекулярном. Короче, они всё это разберут, потом вновь соберут.
— А метал, который окислен? Он же ушёл. Видишь какие дыры?
— В этом корабле, я слышал, использовались детали других кораблей. Так что, все основные детали в порядке.
Вот как.
Изучив до конца этот проход, и назвав его для себя гидропонной фермой, они вернулись к развилке, и выбрали другой проход. Темнота было их спутником. Но что больше всего успокаивало Ровальда, что здесь не будет никаких сюрпризов, дельта-генов, иной формы жизни.
Второй проход привёл в тупик. Точнее, центру распределения давления в трубах. По крайней мере, это было похоже на то, что Ровальд видел в катакомбах Парфея. Такие зоны, обычно, крайне закрытые. Один неверно повёрнутый вентиль и месячный запас очищенной воды коту под хвост.
Третий проход привёл к закрытой комнате. Гаст прочёл вслух:
— Комната воспроизводства кислорода и вентиляции.
— Нет, здесь нету. Надо на уровень выше.
Уровнем выше всё упростилось. Множество кабинетов, иных комнат с пустыми стеллажами. В некоторых случаях, на стеллажах оставались инструменты, незнакомая аппаратура.
