Кровь бросилась ему в лицо. Вещей у него было мало, но тем, что имел, он дорожил.
– Эй, ворюга! – с возмущением крикнул он. – Стой, ни шагу, если не хочешь, чтобы тебя проткнули тем самым оружием, которое ты собрался украсть.
Этот грубый окрик привел только к тому, что вор попытался сбежать через заднее окно. Тихонько ругаясь, Гейбриел бросил хлыст и тяжелую корзину на землю и погнался за ним тем же путем, по которому уходил проворный мошенник, вздумавший его ограбить. Парень в грязной желтой куртке и заплатанных штанах явно был завсегдатаем приходской кутузки. Гейбриел и сам очень хорошо знал эту одежду.
– Брось уздечку и шпагу, пока не поранился, глупый ублюдок! – крикнул Гейбриел.
Шум привлек любопытных судомоек, хотя никто не осмелился выйти из судомойни на дождь и помочь разгневанному хозяину. Гейбриел с отвращением посмотрел на них, и от его взгляда все, кроме одной судомойки – молодой девушки, – поспешили спрятаться. Она же, раскрыв рот, наблюдала за погоней.
Теперь ловкий вор, подгоняемый, без сомнения, сознанием, что он ограбил сумасшедшего лорда, перепрыгнул через ограду загона и бросился к какой-то невидимой тропинке.
Гейбриел вскоре настиг его, потому что эти окольные тропки были знакомы тому, кто в свое время устраивал шалости и похуже. Вор петлял, пытаясь обхитрить преследователя и уйти от погони. Когда-то Гейбриел играл в эти игры, только теперь роли переменились.
Те годы минули. Зачем же он вернулся? Что он хотел доказать? Что он лучше, чем какой-то мальчишка, завсегдатай кутузки, у которого хватило дерзости попытаться превзойти его? Или что он достоин поцелуя, единственной девушки, которая осмелилась посмотреть в глаза дракону?
Он схватил паренька за ворот куртки и швырнул на землю. Шпага упала в грязь. Уздечка вывалилась из тощей руки воришки и упала в заросли.
Гейбриел смотрел на сердитое красное лицо и синие глаза, в которых пылала адская ненависть.
– Отвали, грязный потаскун, – сказал мальчик, фыркая.
– А ты знаешь, чем кончают маленькие задницы вроде тебя? – холодно спросил Гейбриел.
– Ага. Расскажешь в другой раз.
Гейбриел занес кулак, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет, что никто не может выбить демонов из другого человека, что насилие только делает бунтаря сильнее. Но он хотел…
Крепкая рука схватила его за плечо. Он обернулся и не поверил своим глазам, увидев Элетею.
– Не нужно, Гейбриел, – сказала она, – Не бейте его – он в два раза меньше вас.
– Вы знаете этого воришку? – спросил он недоверчиво.
– Да, я видела его в деревне.
– Он украл у меня уздечку и шпагу, скорее всего, именно в тот момент, когда жена викария наставляла меня молиться и…
– Слушайте, – воспользовавшись тем, что Гейбриел отвлекся, мальчик вывернулся из его рук и вскочил на ноги, но Гейбриел преградил ему дорогу, – леди сказала, чтобы вы меня отпустили. Я взял шпагу и уздечку, только чтобы сделать вам сюрприз – начистить и вернуть.
– Вот чертов врунишка, – изумленно проговорил Гейбриел.
– Это правда, – настаивал мальчик, – Я ищу работу и решил, что сперва нужно себя показать. Вы получили бы все к вечеру.
Гейбриел оглянулся, отвлеченный стоявшей за ним женщиной. Теперь дождь стал сильнее, он уже проникал сквозь листву веток, изгибавшихся и переплетавшихся над их головами. Несколько прядей волос прилипли к шее Элетеи. Полногрудая, с темными волосами и цыганским лицом, она заставила его забыть обо всем, и бог знает, какие мысли пронеслись у него в голове. Это походило на панику, ноги не держали его. Что он должен сказать дальше?
– Вы понимаете, что он врет?
Она кивнула и отвела глаза, блестящие, наполненные чувством вины. Он услышал, как треснула ветка за его спиной, и понял, что пленник сбежал.
– Вам нужно взять свои вещи и идти, – сказала она. – А то вы совсем промокнете, вы ведь так и не надели плащ.
Он смотрел на нее разочарованно. Дождя он вовсе не чувствовал. Но что-то затрудняло его дыхание.
– Полагаю, вы хотите сказать, что я должен показать себя в роли хозяина.
Она улыбнулась и, обойдя его, подняла из грязи его шпагу.
– Но вы уже показали себя таковым, – сказала она, подавая ему оружие. – Вы обуздали собственный гнев. И я уверена, что вы понимаете – даже вор заслуживает по меньшей мере одного шанса на исправление.
Он рассмеялся и не спросил ее, чего, по ее мнению, заслуживает он. До этого мгновения он никогда, в сущности, не интересовался ничьим мнением о себе. Насколько он знал Элетею, она дала бы ему слишком откровенный ответ.
День он провел, отчитывая своих отбившихся от рук слуг за все их мелкие прегрешения. Он выбранил конюха за гнилую солому в конюшне и грязные корыта с водой. Он приказал выгребать навоз трижды в день, выгон очистить от камней и ям, изгородь починить. Пусть он не собирается оставаться здесь, но он и не собирается валяться в грязи, оставшейся от прежнего хозяина, а уж если взялся за дело, надо его закончить.
На кухне стояла вонь, как в дьявольской топке, балки почернели от копоти и засохших брызг жира. Он подумал, что всякий, у кого хватит глупости угоститься стряпней здешней кухарки, непременно скончается в муках прямо за обеденным столом.
– Я требую, чтобы эти пещеры были выскоблены сверху донизу и вычищены настолько, чтобы можно было съесть то, что уронил на пол.
– А мы так и делаем, – сообщила судомойка. – Как уроним, так и съедим. И еще никто из нас не заболел.
– Вы огорчены, сэр, – заметила домоправительница угодливо. – Это большая ответственность – взять на себя дом другого человека. Конечно, как не бояться, не прокрадется ли сюда кто-нибудь из прежних владельцев и не убьет вас во сне.
Гейбриел фыркнул:
– Меня чуть не убил в холле кто-то из моих же слуг.
– Этого больше не повторится, сэр, – пообещала домоправительница. – Мы посадили покусившегося на вас в погреб, пусть посидит какое-то время. Почему бы вам не взять с собой славную бутылочку джина и не отдохнуть, а я тем временем посмотрю, что можно сделать на ужин?
– И это называется дом? – пробормотал он, а она поспешила на кухню. – Черта с два.
Он не мог себе представить, как будет здесь хозяйничать. Обнесенный стеной сад, где ему предложили отдохнуть, представлял собой заросли колючих роз, сорняков, доходивших ему до плеч, и осоки под ногами, издававшей запах горьких воспоминаний.
Как можно предпочесть деревенскую жизнь лондонскому шуму? Здешний воздух бьет его до смерти резким запахом коровьего навоза и растений. Тишина сама по себе терзает его нервы. Здесь не с кем сыграть в карты и даже выкурить сигару. Но больше всего он не терпит тишину, потому что в тишине слышны собственные мысли, громкие и сердитые, перегруженные вопросами, касающимися того времени, о котором он предпочитает не думать, и на которые нет ответа. Он – человек настоящего. Возможно, он ошибся, вернувшись сюда. Месть, на которую он надеялся, может обернуться против него самого.
