Было одновременно и неловко, и интересно снова оказаться на светской арене Лондона, хотя она и была безоружна и не имела практики. Она ожидала услышать замечания не только по поводу утраты своего нареченного, но и прочного места в обществе. Ее доброжелатели потрясенно ахнули бы, если бы узнали, насколько она привыкла и к искренним, и к поверхностным выражениям сочувствия. Но она не ожидала, что ее без всяких церемоний бросит человек, который ухитрился поставить ее в такое уязвимое положение. И внимание, которое ей уделяли различные члены его семьи, только подчеркивало еще больше то, что Гейбриел ушел, увлеченный неведомыми греховными делами, не сказав ни слова. Они поняли. Что могли они сказать?
– Я совершенно уверена, что сэр Гейбриел вернется до нашего ухода, – пробормотала леди Понтсби, обменявшись натянутыми улыбками с кузиной Гейбриела Хлоей, жизнерадостной, с волосами цвета воронова крыла, куда более порывистой, чем Джейн.
Хлоя отдала свой полупустой стакан из-под лимонада стоявшему неподалеку лакею.
– Мне все равно, если он и не вернется. Мы найдем вместо него другого повесу. Пойдемте со мной, Элетея. Мы не станем сидеть здесь сиднем, как оставшиеся без кавалеров дамы, когда можно приятно провести время. Мне не по вкусу такое.
Леди Понтсби встала:
– Ведите нас, леди Стрэтфилд.
Элетея неохотно рассмеялась. Сердце у нее болело. Почему он так поступил? Час назад он был в таком радостном настроении. Но ведь он выиграл. Возможно, он с самого начала хотел только этого.
– Сэр Гейбриел не обязан сопровождать меня. Мы всего лишь старые друзья и недавние соседи.
– В таком случае давайте обзаведемся новыми друзьями, – сказала Хлоя с заразительным озорством. – Когда-то вы, Элетея, очень хорошо умели кокетничать. Я завидовала той легкости, с какой вы перелетали от одной компании к другой, не совершая ложных шагов.
– Да, но…
– Но теперь я замужняя женщина, которая ждет ребенка. Я буду радоваться чужим друзьям. Хотя я не жалуюсь на Доминика.
Дамы вздохнули. Хлоя недоносила первого ребенка и сильно переживала из-за этой потери. В ней, всегда сияющей, был какой-то необыкновенный блеск и бьющая через край энергия.
– Я это знаю, – сказала Джейн с ликующей улыбкой. – Я сказала Грейсону только сегодня утром.
– А ваш муж знает? – спросила Элетея, улыбаясь, несмотря на свое огорчение.
Если Гейбриел исчез, решив, что он не годится для женитьбы, не будет ни объявления о помолвке, ни радостных крестин их детей. И если Элетея носит дитя, она будет растить его одна.
Хлоя улыбнулась:
– Он был счастлив, как в раю, узнав о моем положении.
– Рада за вас, – сказала Элетея, стараясь не показывать своей тоски.
– Так вы пойдете со мной? – спросила Хлоя, взяв ее за руку. – Я раскрыла вам мою тайну. А теперь расскажите мне о ваших и помните: ни в чем нельзя отказать беременной женщине – это принесет неудачу.
В конце концов, как она уже узнала, к своему несчастью, Боскаслам не имеет смысла возражать. И хотя Хлоя хотела только скрасить отсутствие Гейбриела, Элетея все глубже чувствовала себя уязвленной. Он ведь предупреждал ее, что он вовсе не так хорош.
И она сама виновата, что предпочла не поверить ему.
Глава 31
Он снова оказался в знакомом мире, погрузился в удовольствия полусвета и все же чувствовал себя чужим здесь. Как это может быть? Его всегда тянули к себе темные притоны, опасности тайной жизни Лондона, неопределенность. Если он может выжить на этих улицах, он сможет пережить что угодно. Со своими спутниками он посетил несколько мест, где раньше был завсегдатаем, немного выпил. Когда-то он находил ночной мир города возбуждающим, придающим жизни ту остроту, которая требовалась ему, чтобы оставаться в живых.
В эту ночь ничто из всего этого не манило его. Ни тайные свидания в Воксхолле, ни романы в театральных ложах, ни заговоры, выношенные в переулках Уэст-Энда. Когда же он изменился? В Ватерлоо? В ту ночь, когда он перешел по тому проклятому мосту и оказался в чем-то гораздо более глубоком, чем река?
Ему хотелось вернуться и все переиграть. Быть может, переиграть всю свою жизнь. Он ничего не добился, кроме скромной военной пенсии и деревенского дома, такого же полуразрушенного, каким он ощущал себя. А что же женщина, которую он хотел так долго, с тех пор как помнил себя?
И он все еще хочет ее, будь проклята эта одержимость! Он жалел, что подслушал, жалел, что ее тихо произнесенные слова не вонзили нож ему в горло. Что, если у нее были серьезные основания общаться с Одри Уотсон?
Он прошел мимо двоих боксеров-призеров, охранявших вход в притон высокого класса. Заведение с крепкими запорами обслуживало знатных людей, которые предпочитали играть в более опасной атмосфере, чем в обычных клубах для джентльменов.
Гейбриел подошел к столу, где играли в старинную азартную игру – в кости, и обрадовался, что по его жилам пробежал порыв предвкушения. Игра в кости с хорошей прибылью. Тот самый голубок, молодой джентльмен, который вывернул ради везенья свой фрак наизнанку, шелковой подкладкой вверх, раскраснелся от портера и ложной бравады.
Гейбриел с горечью улыбнулся через плечо братьям Мортлок:
– Я не могу обирать такого дурака. Он младенец. Его мама разбранит меня. Не могу поверить, что я ушел с дня рождения кузена ради этого.
Не говоря уже о женщине, чья обманчивая сладость ежеминутно вторгалась в его голову. Проклятие! Он жил без нее всю жизнь. Разве трудно будет притворяться, что он не нуждается в ней теперь?
– Послушайте, если вы выиграете, вы должны будете подарить что-нибудь ему, – сказал Эрвин Мортлок у него за спиной.
Гейбриел раздраженно посмотрел на него:
– О ком вы говорите?
– О вашем кузене, маркизе. На деньги, выигранные здесь, вы сможете поднести ему подарок. Ведь мы все обязательно вернемся на бал позже.
– Можете и мне купить подарок, – добавил с ухмылкой его брат.
Лакей в черном переднике подошел к ним и поклонился:
– Сэр Гейбриел, меня попросили пригласить вас вниз для приватной игры.
Гейбриел оправил манжеты.
– Кто пригласил?
– Барон Госфилд, сэр.
Гейбриел мялся. Нижние комнаты притона сохранялись для любителей более крупных ставок. Он знал Госфилда поверхностно, и барон ему не нравился.
– Каково его предложение? – спросил он.
– Ломбер, сэр.
– Идите, Боскасл, – поторопил его Эрвин. – Это ваша игра.
Везет, в карты – не везет в любви. Он никогда не думал доказывать или опровергать эту максиму. Понятия о любви для него значили мало. Он всегда играл, чтобы проиграть в любовных делах. А сердечная близость всегда была дверью, стучаться в которую он отказывался.
