Одним словом, Александра Федоровна стала «козлом отпущения», приняла на себя все недовольство, которое давно копилось в отношении семьи Романовых.
* * *
Вмешательство Александры Федоровны в дела государства, ее влияние на решения Николая не нравились многим из ближайшего окружения императора. Этим были недовольны многие члены царской семьи, и прежде всего — вдовствующая императрица. Отрывки из ее дневника доносят до нас живое эхо споров и тревог тех грозных лет:
«8/21 августа [1915 г.]
Павел Бенкендорф посетил меня после долгого перерыва. Мы были в отчаяньи от ужасных сообщений с фронта и других вещей, которые происходят и о которых говорят. Прежде всего это то, что злой дух Гр[игория] вернулся, а также что А. [Александра Федоровна] хочет, чтобы Ники взял на себя Верховное командование вместо великого князя Николая Николаевича, нужно быть безумным, чтобы желать этого!..
12/25 августа.
Все встали рано… Юсупов пришел после обеда, рассказывал всякие ужасы, о которых говорят в городе… Ники пришел со своими четырьмя девочками. Он начал сам говорить, что возьмет на себя командование вместо Николаши, я так ужаснулась, что у меня чуть не случился удар, и сказала ему все: что это было бы большой ошибкой, умоляла его не делать этого, особенно сейчас, когда все плохо для нас, и добавила, что, если он сделает это, все увидят, что это приказ Распутина. Я думаю, это произвело на него впечатление, так как он сильно покраснел. Он совсем не понимает, какую опасность и несчастье это может принести нам и всей стране.
18/31 августа.
…В 3½ Ксения и я поехали в Царское попытать еще раз счастья. Ники был в Кронштадте и приехал только в 7 часов. Мы пили чай у Аликс, которая говорила обо всем, за исключением того, что меня беспокоило. Имела возможность поговорить с ним, но без результата. Вернулась домой в 9 часов.
21 августа/3 сентября.
…Все очень печально. Чувствую себя очень угнетенной. К обеду пришел Ники с женой. Она была у меня впервые после годичного перерыва. Я еще раз попросила Ники сохранить Верховного, к сожалению, наверное, без всякой пользы. Она была в прекрасном, приподнятом настроении, непонятном для меня. Потом я попрощалась с ним, он уезжает завтра. Мы ели вчетвером с ними и Ксенией.
23 августа/5 сентября.
К обеду пришел также Комаров, который рассказал, что Орлов смещен, — настоящее сумасшествие! Такой верный, преданный ему друг. Невероятно, они принимают и отсылают прочь.
24 августа/6 сентября.
Бенкендорф пришел в 12 часов, оставался до обеда. Находится в отчаянии от всего происходящего, как и я. Непостижимо быть такой властолюбивой; замечательный Орлов также отослан — он ей мешал. Безумие — изолировать себя и заставить отправить прочь действительно преданных людей… Получила телеграмму от А. [Александры Федоровны] о том, что произошли изменения. Николаша оставил Верховное командование. Господи, благослови нас!
28 августа/10 сентября.
…видела замечательного Орлова, которого уже, к сожалению, нет рядом с Ники, очень жаль, на редкость преданный и надежный человек; я так радовалась, когда он был рядом с Ники. Он был очень трогателен, все воспринимает правильно и прекрасно, хотя и глубоко задет тем, как он был отстранен без каких-либо объяснений, но это было не его желание, а ее неправильное восприятие всего…
2/15 сентября.
Мы приехали в клинику Елены, чтобы увидеть только что прибывших несчастных инвалидов. Печальная картина. Так много изувеченных, слепых, один без обеих ног. Пришла домой к обеду, затем погуляла в саду. К чаю пришла Аликс с двумя старшими дочерьми, которые также были в клинике; она — усталый, странный человек, весело говорит о ничтожном, как будто все идет прекрасно».
В конце концов, Мария Федоровна уехала в Киев, где работала медсестрой ее младшая дочь, великая княжна Ольга Николаевна. В гостиных Петербурга говорили, что вдовствующая императрица сделала это, чтобы больше не встречаться с Распутиным.
В начале 1915 года, в разгар Первой мировой войны, в Федоровском городке организовали Царскосельский лазарет № 17, в доме священников устроили офицерский лазарет, в доме причетников — солдатский.
В госпитале наравне с медсестрами работали императрица вместе со своими дочерьми Ольгой и Татьяной. Они помогали переодевать и мыть раненых, Александра Федоровна ассистировала на операциях. Она очень гордилась своим дипломом медсестры, а также дипломами дочерей. Теперь Мария Федоровна писала мужу в Ставку: «Мы работали с 10 до 1 часу, так как была операция, которая продолжалась долго».
Вспоминает фрейлина императрицы Александры Федоровны Анна Вырубова: «Мы приезжали в госпиталь к девяти часам утра и сейчас же направлялись в операционную, куда привозили раненых, разгружаемых с прибывших с фронта поездов. Состояние этих раненых не поддается никакому описанию. На них была не одежда, а окровавленные тряпки. Они были с ног до головы покрыты грязью, многие из них уже сами не знали, живы ли они; они кричали от ужасной боли… Да, мы из первых рук могли оценить новейшие способы цивилизованного ведения войны!.. Я видела императрицу всея Руси, стоявшую у операционного стола с шприцем, наполненным эфиром, подающую инструменты хирургу, помогающую при самых страшных операциях, принимающую из рук хирурга ампутированные ноги и руки, снимающую с солдат завшивленную одежду, вдыхающую все зловоние и созерцающую весь ужас лазарета во время войны, по сравнению с которым обычный госпиталь кажется мирным и тихим убежищем. С тех пор мне довелось видеть много горя, я провела три года в большевистской тюрьме, но все было ничто по сравнению с ужасами военного госпиталя».
Александра писала Николаю: «Уход за ранеными — мое утешение, и вот почему я даже хотела в последнее утро туда отправиться, пока ты принимал, чтобы сохранить свою бодрость и не расплакаться перед тобой. Облегчать хоть немного их страдания — помогает болящему сердцу. Помимо всего, что мне приходится испытывать вместе с тобой и с нашей дорогой страной и народом нашим, я страдаю за мой „небольшой старый дом“ и за его войска, и за Эрни, и Ирену, и многих друзей, испытывающих там горе. Но сколько теперь проходит через это! А потом, какой стыд, какое унижение думать, что немцы могут вести себя так, как они себя ведут!». А в народе говорили: «Старая Государыня, молодая Государыня и ее дочери для разврата настроили лазареты и их объезжают».
Среди санитаров Царскосельского лазарета оказался поэт Сергей Есенин. Несколько раз он принимал участие в концертах для раненых в трапезной Федоровского собора, был представлен императрице и читал ей свои стихи. Ему запомнилось, как Александра Федоровна сказала, что стихи красивые, но грустные. Есенин ответил ей, что такова вся Россия.
Ужасными впечатлениями, полученными в лазарете Федоровского городка, пронизано единственное стихотворение Есенина, созданное в Царском Селе.
В багровом зареве закат шипуч и пенен,
Березки белые горят в своих венцах.
Приветствует мой стих младых царевен
И кротость юную в их ласковых сердцах.
Где тени бледные и горестные муки,
Они тому, кто шел страдать за нас,
Протягивают царственные руки,
Благословляя их к грядущей жизни час.
На ложе белом, в ярком блеске света,
Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…
И вздрагивают стены лазарета
От жалости, что им сжимает грудь.
Все ближе тянет их рукой неодолимой
Туда, где скорбь кладет печать на лбу.
О, помолись, святая Магдалина, За их судьбу.
Царское село, Тобольск и Екатеринбург
Зимой 1917 года Николай находился при армии, его семья жила в Царском Селе безвыездно.
