С Тредиаковским же дело обстояло так: Волынский готовил очередное «шутовское действо», чтобы развлечь Анну Иоанновну, и приказал своему кадету срочно привезти к нему поэта. Когда же Тредиаковский пожаловался на грубое обращение, Волынский собственноручно избил его. Поэту велели сочинить шутовское приветствие на заданную тему и прочесть стихи непосредственно на свадьбе, то есть оказаться в роли шута. После того как Тредиаковский сочинил эти стихи, его отвезли в Маскарадную комиссию, в которой он провел две ночи под стражей. Там его вновь жестоко избили, обрядили в шутовское платье и заставили участвовать в действе. Эти события описал сам Василий Кириллович в рапорте Академии от 10 февраля 1740 года и в прошении на высочайшее имя, направленном в апреле.
Конечно, у Бирона были свои счеты с Волынским, и опала последнего оказалась ему на руку, но все же примечательно, что в этой истории «проклятый немец» выступил защитником русского поэта от русского же барина-самодура. После опалы А. Волынского Тредиаковского признали невинно пострадавшим и вознаградили «за бесчестье и увечье» в сумме годового жалованья.
Заметим в скобках, что Тредиаковскому случалось получить нагоняи и от самой Анны Иоанновны. Однажды, когда он написал стихотворение игривого содержания, императрица призвала автора к себе и велела ему прочитать свое произведение. Что случилось дальше, рассказывает сам поэт: «Имел счастие читать государыне императрице у камина стоя на коленях перед ея императорским величеством; и по окончании онаго чтения удостоился получить из собственных ея императорскаго величества рук всемилостивейшую оплеушину».
Но вернемся к Анне. Разогнав Верховный тайный совет, она возродила петровский Сенат, а позже Кабинет министров. Естественно, ей нужна были и своя тайная полиция, а точнее, Тайная канцелярия, восстановленная в 1731 году, в которой, однако, трудилось всего 17 человек, включая сторожей в Петербурге, и 14 — в Москве. «Агентами» этой канцелярии служили, как и в петровские времена, гвардейские офицеры.
При Анне Россия начала экспортировать промышленные товары: полотно, канаты, пеньку, увеличивалась выплавка чугуна и стали. При ней распланировали центр Петербурга — создан знаменитый «трезубец» Петра Еропкина из трех проспектов, сходившихся к Адмиралтейству, которое было перестроено и обзавелось иглой и корабликом. В Петербургской Академии наук трудились математик Леонард Эйлер, физик Бернулли и географ де Лиль. И именно при Анне талантливый студент Михаил Ломоносов уехал на казенные деньги на стажировку в Германию. Кстати, Анна Иоанновна интересовалась достижениями современной науки, наблюдала звезды и планеты в «Ньютонову трубу», то есть телескоп, под руководством академика де Лиля. При Анне Иоанновне в Петербурге работали две театральные труппы, открылось балетное училище.
* * *
А что же можно сказать о самой одиозной фигуре при Дворе Анны Иоанновны — о Бироне?
Эрнст Иоганн Бирон вместе с семьей был выписан Анной Иоанновной из Курляндии, где начинал службу секретарем, затем управляющим ее имением Вюрцау. Он женился на фрейлине герцогини Анны, Бенигне Готтлиб фон Тротта-Трейден, которая, по официальной версии, родила ему троих детей. (Ходили слухи, что на самом деле это дети Анны), этот брак заключен против воли родителей невесты. Сохранились очень нежные письма Бирона к жене, в которых он ее называл «einzige auserwahlte Seele» («единственная, избранная душа»). Супруга Бирона стала статс-дамой императрицы, близко с ней сошлась и играла значительную роль при Дворе.
Бирон получил диплом на титул графа Священной Римской империи и, когда род фон Кеттлеров угас, стал герцогом Курляндским.
Эрнст Иоганн Бирон
Легенда о больших жертвах «бироновщины» окончательно оформилась только в конце XVIII века, когда еще одна немка, Екатерина Великая, стала «разыгрывать карту» русского патриотизма. Бирон, если подходить к нему с мерками хотя бы эпохи просвещения конца XVIII века, казался неотесанным грубияном и этаким Чезаре Борджиа, не стесняющимся в средствах. Для своего же времени он — заурядный карьерист, не хуже и не лучше светлейшего князя Меншикова, о чьих «выходках» мы уже наслышаны.
У Бирона были апартаменты во дворце императрицы, где он жил со своей семьей. Там же находились его личная канцелярия, где готовили «экстракты» из документов, которые требовали рассмотрения императрицы, и приемная с двумя отделениями — для знатных и для незнатных. В его задачу входило ежедневно докладывать императрице о тех делах, которые считали важными, он сам, Миних или Остерман. И Анна Иоанновна выслушивала его и принимала решения. Бирон при Анне Иоанновне был, по сути, тем же, кем Меншиков при Петре, а что масштаб личности Анны не шел в сравнение с личностью ее дяди, то в мире в тот период мало нашлось бы монархов, равных по энергии Петру. Но, в отличие от Меншикова, Бирон никогда не рвался к высшей власти, он не пытался управлять Россией. Он управлял Двором императрицы и учил русский язык, возможно, для того, чтобы лучше понимать, что говорят за его спиной. В архивах сохранилась его тетрадка с упражнениями.
Поразительно, но даже когда он попал под следствие после смерти Анны Иоанновны, никто не обвинял его в вымогательстве взяток. Разумеется, Бирон получал ценные подарки от дворян, чьи просьбы выполнял, но никогда не «клянчил» их.
Ледяной дом и прочие затеи
«Императрица хотела непременно, чтобы двор ея не уступал в пышности и великолепии всем другим европейским дворам. Она учредила множество новых придворных должностей; завела итальянскую оперу, балет, немецкую труппу и два оркестра музыки, для которых выписывались из-за границы лучшие артисты того времени; приказала выстроить, вместо довольно теснаго императорскаго зимняго дома, большой трехэтажный каменный дворец, вмещавший в себе церковь, театр, роскошно отделанную тронную залу и семьдесят покоев разной величины. Торжественные приемы, празднества, балы, маскарады, спектакли, иллюминации, фейерверки и тому подобныя увеселения следовали при дворе безпрерывно одни за другими». Любовь императрицы к пышности и блеску не только истощала государственную казну, но вовлекала в громадные расходы придворных и вельмож. «Придворные чины и служители, — говорит в своих записках Миних-сын, — не могли сделать лучшаго уважения государыне, как если в дни ея рождения, тезоименитства и коронования, каждогодно праздновавшиеся с великим торжеством, приезжали во дворец в новых и богатых платьях. Разумеется, лица, имевшия доступ ко двору, соревнуя друг перед другом, лезли, как говорится, из кожи, чтоб угодить императрице и обратить на себя ея внимание. Многие из них в короткое время проживались совершенно, раззоряли свои имения и затем, для добывания средств, обращались к казнокрадству, которое развилось до поражающих размеров. Роскошь и мотовство, поощряемые государыней, стали считаться достоинством, дававшим более прав на почет и возвышение, нежели истинныя заслуги».
