По традиции, именины А. Г. Разумовского, приходящиеся на 17 марта, с 1755-го по 1759 год отмечались обязательно в «Аничковском Доме». Камер-фурьерский журнал 1755 года сообщает: «Оного 17-го числа 1755 года, в Аничковском Ее Императорского Величества Дворце был банкет, который сделали Его сиятельство Граф Алексей Григорьевич Разумовский для своих именин, и трактамент (прием в виде обеда. — Е. П.) был обеденный. Ее Величество и Их Высочества (Екатерина Алексеевна и Петр Федорович. — Е. П.) на том банкете быть изволили. Во время стола играла итальянская музыка, а после стола играли в карты и в то время музыки не было».
Разумовский скончался в 1771 году, на десять лет пережив Елизавету.
* * *
Шувалов, вероятно, занявший место Разумовского в сердце Елизаветы, был человеком поистине замечательным — известный меценат, первый куратор Московского университета, президент Академии художеств. В его дворце на Итальянской улице находилась собранная богатая картинная галерея, которую он позже подарил Академии.
Иван Иванович Шувалов
Императрицу познакомили с ним двоюродные братья Ивана Ивановича, Александр и Петр Шуваловы, участники дворцового переворота 1741 года. Кстати, императрица их тоже не обидела — Александр руководил Тайной канцелярией, Петр — генерал-фельдмаршал и конференц-министр. В 1746 году оба старших Шувалова получили от императрицы графские титулы. В 1742 году юный Иван Шувалов начал придворную службу в чине камер-пажа, состоя при Петре Федоровиче и Екатерине Алексеевне, через семь лет получил чин камер-юнкера, а еще через два года — камергера, но от дальнейших званий и почестей отказывался и не принял титул графа. Позже Екатерина напишет в своих мемуарах, вспоминая события 1749 года: «В начале сентября императрица отправилась в Воскресенский монастырь, куда мы получили приказание приехать ко дню ее именин. В этот день она назначила своим камер-юнкером Ивана Ивановича Шувалова. Это было событием при Дворе; все шептали друг другу на ухо, что это новый фаворит; я радовалась его возвышению, потому что, когда он еще был пажом, я его заметила, как человека много обещавшего по своему прилежанию; его всегда видели с книгой в руке».
В юности Шувалов влюбился в красавицу и умницу княжну Гагарину. Но старшие братья поспешили расстроить эти отношения — они заметили, что Иван приглянулся императрице, и не собирались упускать такой шанс.
Гельбиг пишет об Иване Ивановиче: «В то даже время, когда Шувалов был в наибольшей милости, он выказывал такую скромность, какая редко замечалась в избранниках русских императриц. За это он до последней минуты пользовался милостями государыни, которая очень любила его. Если он и раздражал иногда Елизавету какой-либо временной юношеской неверностью — единственные проступки, в которых он был виноват, — она скоро прощала его и сваливала вину его заблуждений на других, по ее мнению, увлекших его». Он настолько был введен в заблуждение скромностью Ивана Ивановича, что считал, что «главные черты его характера заключались в страхе и слабости».
Меж тем влияние Шувалова — огромно, он единственный пользовался правом доклада у императрицы, готовил многие ее указы и объявлял Сенату или губернаторам ее повеления.
Шувалов много раз оказывал покровительство Ломоносову, и тот посвятил ему не одну свою оду. В день, когда Шувалов торжественно праздновал новоселье в своем дворце на Итальянской улице (современный адрес — Итальянская ул., 25) Ломоносов написал такие строки:
Европа что родит, что прочи части света,
Что осень, что зима, весна и кротость лета,
Что воздух и земля, что море и леса
Все было у тебя, довольство и краса.
Вчера я видел все и ныне вижу духом,
Музыку, гром и треск еще внимаю слухом.
Я вижу скачущи различны красоты,
Которых, Меценат, подвигл к веселью ты.
Отраду общую своею умножаешь
И радость внутренню со всеми сообщаешь.
Красуемся среди обильных райских рек.
Коль счастлив, коль красéн Елисаветин век!
А «Письмо о пользе Стекла», посвященное открытию в Усть-Рудице стекольного завода, состоявшемуся во многом благодаря ходатайству Шувалова перед Елизаветой, завершается такими словами:
Ходя за тайнами в искусстве и природе,
Я слышу восхищен веселый глас в народе.
Елисаветина повсюду похвала
Гласит премудрости и щедрости дела.
Златые времена! о кроткие законы!
Народу своему прощает миллионы;
И пользу общую Отечества прозря,
Учению велит расшириться в моря,
Умножив бодрость в нем щедротою своею!
А ты, о Меценат, предстательством пред нею
Какой наукам путь стараешься открыть,
Пред светом в том могу свидетель верной быть.
Тебе похвальны все приятны и любезны,
Что тщатся постигать учения полезны.
Мои посильные и малые труды
Коль часто перед ней воспоминаешь ты!
Услышанному быть ее кротчайшим слухом
Есть новым в бытии животвориться духом!
Кто кажет старых смысл во днях еще младых,
Тот будет всем пример, дожив власов седых.
Кто склонность в счастии и доброту являет,
Тот счастие себе недвижно утверждает.
Всяк чувствует в тебе и хвалит обое,
И небо чаемых покажет сбытие.
* * *
Последнего своего фаворита, Никиту Афанасьевича Бекетова, Елизавета впервые увидела на одном из спектаклей, поставленных Александром Петровичем Сумароковым в Сухопутном кадетском корпусе. В итоге Сумарокова пригласили стать директором первого постоянного Русского театра, а Бекетова, баловавшегося стихами, произвели в подпоручики, затем, в 1751 году из корпуса в армию выпускается премьер-майором с назначением генерал-адъютантом к графу Разумовскому. Вскоре он получил чин полковника, а императрица пожаловала его богатыми поместьями.
Никита Афанасьевич Бекетов
Но, если верить Екатерине Алексеевне, тогда еще великой княгине, его фавор у императрицы был недолгим. Она рассказывает: «…полковник Бекетов пользовался великою милостью до такой степени, что со дня на день ожидали, кто из двух фаворитов уступит друг другу, т. е. Бекетов ли Ивану Шувалову или Шувалов ему. Но тем не менее он очень скучал и от нечего делать заставлял у себя петь мальчиков-певчих Императрицы. Некоторых из них он особенно полюбил за их прекрасные голоса. Бекетов и друг его Елагин были оба стихотворцы и сочиняли для мальчиков песни, которые те распевали. Этому дано было самое мерзкое истолкование. Все знали, что Императрица ни к чему не чувствовала такого отвращения, как к порокам этого рода. Бекетов, в невинности сердца, беспрестанно гулял с певчими по саду. Эти прогулки была ему вменены в преступление. Императрица на несколько дней уехала в Царское Село и потом возвратилась в Петергоф, а Бекетову приказано было оставаться там под предлогом болезни. Он остался с Елагиным, вынес горячку, от которой едва было не умер, в бреду беспрестанно твердил об Императрице, которая занимала все его мысли, и наконец опять явился ко Двору. Но милости больше уже не было; он должен был удалиться от Двора».
