У Екатерины были и свои личные причины тяжело переживать это событие.
Уже арестованная Мария Антуанетта в панике писала ей: «Государыня и сестра моя! Я пользуюсь первой надежной оказией, чтобы выразить вашему величеству чувство благодарности, преисполняющей мою душу, за все то участие к нашему ужасному положению, которое вы непрестанно выказываете. Но сердце мое оставалось бы неудовлетворенным, если бы оно не открылось вам полностью, с доверием, к которому так располагают и ваше участие, и благородство вашей души, и ваш возвышенный характер. Мы предоставлены всецело самим себе, не имеем около себя никого, на кого мы могли бы положиться, и я хочу попытаться сама обрисовать вам наше положение, прося заранее снисхождения вашего величества, — я плохо разбираюсь в политике, мне незнаком ее язык, влечение сердца одно лишь руководит мной». И просила Екатерину поторопить европейских монархов, чтобы те поспешили им на помощь. «В этих целях мы пишем королям Испании и Швеции, на расположение которых к нам мы всецело можем рассчитывать, основываясь на открытом и благородном образе их действий. Король должен также написать прусскому королю, чтобы поблагодарить его за выраженную им готовность, но он не будет входить в подробности относительно наших планов. Не откажите оказать нам добрую услугу перед этим двором, а также перед датским двором и повлияйте на императора, чтобы он, наконец, проявил себя в отношении нас, как подобает брату. Как видите, ваше величество, я злоупотребляю доверием, которое вы мне внушаете, но для меня явилось бы большим удовлетворением быть обязанной нашим счастием государыне, которая уже приобрела своим возвышенным характером чувства моей привязанности и восхищения. Мне будет чрезвычайно приятно присоединить к ним также и чувство благодарности», — так заканчивала Мария Антуанетта свое письмо.
Мария Антуанетта
Екатерина, хоть и обещала ей помощь на словах, но не сделала ничего, да еще и бросила в раздражении, что королева и король «отстранили всех, кому следовало бы окружать трон, и заявляют, что около них одна сволочь».
Возможно, теперь она чувствовала, что ее совесть неспокойна.
Она совершает поворот во внутренней политике от идеалов просвещения к тому, что мы назвали бы сейчас «административно-командной системой», а на международной арене, по выражению Ключевского, «Россия заговорила с Европой в повелительном тоне». Позже один из сподвижников Екатерины граф Безбородко скажет: «При матушке ни одна пушка в Европе не смела выстрелить без нашего позволения». Екатерина не боялась решать политические вопросы военным путем, и при ней выросла целая плеяда славных военачальников: Алексей Григорьевич Орлов, Петр Александрович Румянцев, Петр Иванович Панин, Николай Васильевич Репнин, адмирал Самуил Карлович Грейг (при Екатерине русский флот пришлось создавать фактически заново, и Грейг по приглашению Екатерины и по разрешению английской короны приехал в Россию помогать в этом деле), Федор Федорович Ушаков и, конечно же, Александр Васильевич Суворов. И она умела ценить их по достоинству.
Алексей Григорьевич Орлов
Петр Александрович Румянцев
Во время русско-турецких войн она писала: «Когда война сия продолжится, то царскосельский мой сад будет походить на игрушечку. После каждого воинского деяния воздвигается в нем приличный памятник». И действительно, «результатом» этих войн стало появление в Царском Селе Чесменской колонны, Морейской колонны, и Кагульского обелиска с надписью: «Под предводительством генерала графа Петра Румянцева Российское воинство числом семнадцать тысяч обратило в бегство до реки Дуная турецкого визиря Галиль-бея с силою полторастатысячною», Башни-руины, на замковом камне которой высечена надпись: «На память войны, объявленной турками России, сей камень поставлен». Уже при Павле осуществлен еще один проект Екатерины — установлен на Васильевском острове памятник главнокомандующему русской армией, так и названный: «Румянцева победам», а Россия получила такую «игрушечку», как Крым и Северное Причерноморье, и главное — выход к Черному морю. Таким образом, Екатерина осуществила мечту Петра I.
Морейская колонна. Современное фото
Чесменская колонна. Современное фото
Кагульский обелиск. Современное фото
Башня-руина в Царском Селе. Современное фото
Обелиск «Румянцева победам». Современное фото
Одновременно со второй турецкой войной Россия вела военные действия в Польше, подавляя восстание Тадеуша Костюшко. Суворов узнал о том, что ему присвоено звание фельдмаршала, когда отправил Екатерине донесение: «Всемилостивейшая Государыня! Ура! Варшава наша», а государыня ответствовала: «Ура! Фельдмаршал Суворов!». Позже она написала: «Мое правило не производить никого не в очередь, но вы завоевали чин фельдмаршала в Польше».
Будучи очень скромным и невзыскательным во всем, что касалось удобств, Суворов вовсе не был так же скромен, когда речь заходила о наградах и почестях. «Мечта о подвиге — отдых героя», — говаривал он.
Современники рассказывали, что, получив такое приятное известие о повышении, Суворов стал прыгать через стулья и считать на пальцах генерал-аншефов, которых он опередил: «Салтыков позади, Долгорукий позади, Каменский позади, а мы впереди!».
