Великий князь Александр Павлович
Великая княгиня Елизавета Алексеевна
Александровский дворец. Современное фото
Эти игры нравились всем, и в них охотно принимали участие. Императрица, которая была олицетворенная доброта, заметила, что камергеры и камер-юнкеры, дежурившие при ней два раза в неделю, с сожалением расставались со своей службой. Она позволила им оставаться в Царском Селе сколько пожелают, и ни один из них не оставлял его в продолжение всего лета. Князь Платон Зубов принимал участие в играх. Грация и прелесть великой княгини Елисаветы производили на него сильное впечатление. Как-то вечером, во время игры, к нам подошел великий князь Александр, взял меня и великую княгиню за руки и сказал:
— Зубов влюблен в мою жену.
Эти слова, произнесенные в ее присутствии, очень огорчили меня. Я сказала, что для такой мысли не может быть никаких оснований, и прибавила, что, если Зубов способен на подобное сумасшествие, следовало бы его презирать и не обращать на то ни малейшего внимания. Но было слишком поздно: эти злосчастные слова уже задели сердце великой княгини. Она была сконфужена, а я чувствовала себя несчастной и пребывала в беспокойстве: ничто не может быть более бесполезно и опасно, чем дать заметить молодой женщине чувство, которое должно непременно ее оскорбить. Чистота и благородство души не позволят ей его заметить, но удивление сменится неловкостью, которую можно истолковать в неблагоприятном для нее смысле».
Об этом происшествии доложили Павлу. Он пришел в бешенство. Екатерина также узнала о «шалостях» своего фаворита и выставила его из Царского Села. Но на отношения Александра и Елизаветы легла тень. Александр, много лет находившийся «между двух огней» — между Екатериной и Павлом, поневоле стал недоверчивым и всегда подозревал худшее. Лето их любви с Елизаветой кончилось. Наступила осень — преждевременная и с каждым днем все более холодная и ненастная.
Император Александр I и Елизавета Алексеевна
Всеобщий любимец
Александр оставался любимцем Екатерины, а значит — всего Двора, а благодаря стараниям придворных поэтов и речеписцев — любимцем всей России. Правду сказать, его было за что любить — красив, как ангел: высокий, стройный, белокурый и голубоглазый, изящный и любезный. «К противочувствиям привычен, в лице и жизни арлекин», — писал о нем Пушкин в одной из своих эпиграмм. Может, это было и правдой и жизнь «на два лагеря» приучила Александра к лицемерию. Но и Павел, и Екатерина великолепно умели «читать» людей, и, чтобы обмануть их, нужно было быть превосходным лицемером, а это только придавало Александру обаяния. Неслучайно позже Вяземский скажет о нем: «Сфинкс, не разгаданный до гроба», а Наполеон называл его «изобретательным византийцем».
Александр никогда не чурался женского общества. Но, по мнению Адама Чарторыйского, польского аристократа, который был близок к российскому императору Александру I, входил в его «негласный комитет», занимал пост министра иностранных дел Российской империи, чаще всего дело ограничивалось легким кокетством с обеих сторон. «Такого рода отношения особенно нравились Александру, и он всегда был готов посвящать им немало времени, — пишет Чарторыйский. — Лишь в очень редких случаях добродетели дам, которыми интересовался этот монарх, угрожала действительная опасность».
Кстати, именно Чарторыйскому молва приписывала роман с Елизаветой Алексеевной и отцовство Марии — ее старшей дочери. Об этих слухах узнали в императорской семье. Чарторыйского отправили в Италию, а маленькая принцесса через год умерла.
Адам Чарторыйский
* * *
Среди первых фавориток еще великого князя называли Софию Сергеевну Всеволожскую, дочь генерал-поручика Сергея Алексеевича Всеволожского от брака с фрейлиной Екатериной Андреевной Зиновьевой. В 1896 году 19-летняя Софья родила внебрачного сына Николая, которому дали фамилию Лукаш. Молва приписывала отцовство Александру. Позже Николай Лукаш сделал военную карьеру, участвовал в войне 1812 года и в заграничном походе, стал полковником и военным прокурором при Тифлисском губернаторе и в итоге, уже в весьма преклонном возрасте, принимал участие в суде над Чернышевским. Софья же вышла замуж за Ивана Сергеевича Мещерского, родила ему пятерых детей, много занималась благотворительностью, была председательницей дамских попечительских комитетов о тюрьмах в Петербурге, работала как переводчица в Библейском обществе, сама написала несколько религиозно-нравственных сочинений. С Александром она переписывалась до конца его дней.
Софья Сергеевна Мещерская
Ее внук, A. B. Мещерский, вспоминал: «Она была женщина строгой жизни, очень приятной наружности; ее все любили и уважали, но и немного побаивались. Она имела обыкновение высказывать свои мнения без околичностей и всем говорить правду в глаза, что не всегда нравилось, но к чему все привыкли и что придавало этой замечательной старушке особую оригинальность». И рассказывает, что «одной из самых интересных была ее переписка с императором Александром I в то время, когда он был под сильным влиянием мистицизма… К великому нашему сожалению, она перед самой смертью своей сожгла эту переписку… объяснив, насколько я помню, свой поступок близким именно тем, что никто не достоин читать эти письма». Внук полагает, что речь в письмах шла о религиозных вопросах и бабушка убеждала Александра отказаться от увлечения мистицизмом. В кабинете ее хранился портрет Александра, впрочем, так было и во многих других кабинетах ее современниц и современников.
* * *
Многие девицы и дамы и в России, и за рубежом мечтали обратить на себя внимание Александра. Но главной любовью в его жизни была, по всей видимости, Мария Нарышкина (в девичестве Четвертинская).
