В пути беременная королева Луиза заболела тифом. Но пока она лежала в лихорадке, к Кенигсбергу подступали войска Наполеона. На предложение остаться в городе и сдаться на милость «корсиканского чудовища» королева гордо ответила: «Я лучше отдам себя в руки Божьи, чем этому человеку». И в ночь и сильный мороз возки и коляски королевского кортежа направились по тонкой Куршской косе в Мемель, где в то время находился Александр I. Королевская чета встретилась с ним, он обещал им свою защиту, а они — поддержку тех войск, которые у них еще остались, но и эту объединенную армию разгромили войска Наполеона в битве под Фридландом. Потом были знаменитый Тильзитской мир, заключенный на плотах на середине Немана. Присутствовавший при этой встрече Денис Давыдов позже писал: «Общество французов нам ни к чему не служило; ни один из нас не искал не то что дружбы, даже знакомства ни с одним из них, невзирая на их старания. За приветливости и вежливость мы платили приветливостями и вежливостью, — и все тут. 1812 год стоял уже посреди нас, русских, со своим штыком в крови по дуло, со своим ножом в крови по локоть», но мир был сепаратным, то есть Пруссия должна улаживать свои отношения с Францией сама.
Бегство по Куршской косе
Узнав о подписании договора, Луиза, едва оправившись от болезни, приехала (а точнее, по ее собственным словам, «прилетела») в Тильзит, встретилась с Наполеоном. «В войне нам не сопутствовала удача, — сказала она ему. — Надо ли мне думать, что теперь вы захотите злоупотребить своей победой?» Она говорила также, что для нее как для матери будет непосильна мысль о том, что она подарила жизнь несчастным созданиям, лишившимся родины. Когда Наполеон упрекнул ее за то, что она «развязала войну», дала ему вроде бы покаянный, но на самом деле гордый ответ: «Слава Фридриха Великого ввела нас в заблуждение по поводу наших средств». Наполеон позже писал, что едва смог устоять перед просьбами Луизы, но тут в комнату вошел ее муж Фридрих Вильгельм, и это помогло французскому императору «сделать то, чего от него требовал долг», то есть выдвинуть жесткие условия. Государство лишилось всех земель западнее Эльбы и польских владений, что сократило его территорию почти вдове, и должно было не только кормить оккупационную армию, но и заплатить контрибуцию в размере 400 миллионов талеров, что стало непосильной ношей для казны. И все же, благодаря смелости Луизы и поддержке, оказанной ей Александром, Пруссия не исчезла с карты мира.
Луиза и Наполеон в Тильзите. 1896 г.
Королевская семья теперь жила в Мемеле, в Восточной Пруссии, ставшей буфером между Россией и землями, оккупированными Наполеоном. Фридрих Вильгельм думал об отречении. Королева Луиза писала в те дни: «Вынесен приговор Пруссии, а значит — наш смертный приговор. Пруссия больше не существует, а все, что еще живо, должно работать на французов». Но она, в отличие от мужа, не собиралась сдаваться, а всеми силами поддерживала экономику и боеспособность оставшейся под их властью части страны. Ей не дано было увидеть победы над своим заклятым врагом: она умерла в 1810 году в Берлине, куда семья вернулась годом раньше, с дозволения Наполеона. В честь покойной королевы в парке тогда еще загородного дворца Шалоттенбург возвели мавзолей.
Наконец, когда великая армия Наполеона побежала из России, Фридрих Вильгельм публикует воззвание прусскому народу. «Это последнее, решающее сражение, которое мы должны выдержать, — пишет он. — Выдержать во имя чести, потому что в бесчестии ни один пруссак, ни один немец не мыслит своей жизни». Пруссия снова заключает союз с Россией и выступает против Франции. Пруссаки сражаются за королеву Луизу и за честь всей Германии. Поэты взывают к Луизе, как к духу Германии. В день ее рождения Фридрих Вильгельм учредил знаменитую военную награду — Железный крест, по легенде, эти кресты делались из кирас побежденных французов, а немцы превозносили красоту и обаяние, простоту и сердечность своей покойной королевы.
В этой атмосфере поклонения матери как государственному символу и росла маленькая принцесса Шарлотта, но выросла она совсем не похожей на мать. Позже дочь поэта Тютчева Анна напишет о ней: «Дочь прусского короля, она была воспитана в то время, когда вся немецкая молодежь зачитывалась поэзией Шиллера и его последователей. Под влиянием этой поэзии все тогдашнее поколение было проникнуто мистической чувствительностью, мечтательной и идеалистической, которая для нежных натур и слегка ограниченных умов вполне заменяла религию, добродетель и принципы. Александра Федоровна принадлежала к числу таковых; ее моральный кодекс и ее катехизис — это была лира поэта».
* * *
Зимой 1809 года Луиза вместе с мужем по приглашению российского императора гостила восемь недель в Санкт-Петербурге и восхищалась роскошью, царившей при Императорском дворце. Старшей дочери тогда не было с ними. Она познакомится с императорской семьей и с будущим женихом только в 1814 году. А через три года Шарлотта приезжает в Россию, чтобы стать женой великого князя Николая. Она пишет, как по-детски радовалась, что ее кортеж сопровождают казаки: вероятно, она уже слышала рассказы об их лихости и дикарском обличье, которым они шокировали парижан, а теперь смогла увидеть их своими глазами.
«Мы подъехали к Павловску, — рассказывает Шарлотта, — который на первых же порах произвел на меня самое благоприятное впечатление, благодаря прекраснейшей погоде. Мой экипаж остановился у собственного садика Ее Величества вдовствующей Государыни, которая прижала меня к своему сердцу. Император Александр поцеловал меня… тут вдруг ласковый голос произнес, обращаясь ко мне: „А для меня вы не имеете и взгляда!“ — и вот я бросилась в объятия к Императрице Елизавете, которая тронула меня своим радушным приветствием, без всяких преувеличений, без всяких показных излишних чувств. Весь Двор был, кажется, собран в садике, но я ничего не различала; помню только прекрасные розаны в полном цвету, особенно белые, которые тешили мой взор и как бы приветствовали меня».
25 июня (8 июля) состоялось обручение, а 1 (13) июля — венчание. «Мой жених становился все нежнее и с нетерпением ожидал дня, когда назовет меня своей женой и поселится в Аничковом дворце, — записывает принцесса, уже принявшая православное имя Александры Федоровны. — Накануне 1 июля, который был в то же время и днем моего рождения, я получила прелестные подарки, жемчуг, брильянты; меня все это занимало, так как я не носила ни одного брильянта в Берлине, где отец воспитал нас с редкой простотой… Мне надели на голову корону и, кроме того, бесчисленное множество крупных коронных украшений, под тяжестью которых я была едва жива. Посреди всех этих уборов я приколола к поясу одну белую розу. Я почувствовала себя очень, очень счастливой, когда руки наши наконец соединились; с полным доверием отдавала я свою жизнь в руки моего Николая, и он никогда не обманул этой надежды!»
