То, что началось невинным флиртом, вылилось в семнадцатилетнюю дружбу. В свете не в состоянии верить в хорошее, поэтому начали злословить и сплетничать. Признаюсь, что я всегда страдала, когда видела, как прекрасные и большие натуры сплетнями сводились на низкую степень, и мне кажется, что сплетники унижают этим не себя одних, а все человечество. Я повторяю то, о чем уже говорила однажды: Папа женился по любви, по влечению сердца, был верен своей жене и хранил эту верность из убеждения, из веры в судьбу, пославшую ему ее, как Ангела-Хранителя.
Варенька Нелидова была похожа на итальянку со своими чудными темными глазами и бровями. Но внешне она совсем не была особенно привлекательной, производила впечатление сделанной из одного куска. Ее натура была веселой, она умела во всем видеть смешное, легко болтала и была достаточно умна, чтобы не утомлять. Она была тактичной, к льстецам относилась как это нужно и не забывала своих старых друзей после того, как появилась ко Двору. Она не отличалась благородством, но была прекрасна душой, услужлива и полна сердечной доброты».
А Анне Тютчевой довелось увидеться с Нелидовой в день смерти Николая. Она вспоминает: «В то время, когда мы шаг за шагом следили за драмой этой ночи агонии, я вдруг увидела, что в вестибюле появилась несчастная Нелидова. Трудно передать выражение ужаса и глубокого отчаяния, отразившихся в ее растерянных глазах и в красивых чертах, застывших и белых, как мрамор. Проходя, она задела меня, схватила за руку и судорожно потрясла. „Прекрасная ночь, мадемуазель Тютчева, прекрасная ночь“, — сказала она хриплым голосом. Видно было, что она не сознает своих слов, что безумие отчаяния овладело ее бедной головой. Только теперь, при виде ее, я поняла смысл неопределенных слухов, ходивших во дворце по поводу отношений, существовавших между императором и этой красивой женщиной, — отношений, которые особенно для нас, молодых девушек, были прикрыты с внешней стороны самыми строгими приличиями и полной тайной. В глазах человеческой, если не божеской, морали эти отношения находили себе некоторое оправдание, с одной стороны, в состоянии здоровья императрицы, с другой — в глубоком, бескорыстном и искреннем чувстве Нелидовой к императору. Никогда она не пользовалась своим положением ради честолюбия или тщеславия, и скромностью своего поведения она умела затушевать милость, из которой другая создала бы себе печальную славу. Императрица с той ангельской добротой, которая является отличительной чертой ее характера, вспомнила в эту минуту про бедное женское сердце, страдавшее, если не так законно, то не менее жестоко, чем она, и с той изумительной чуткостью, которой она отличается, сказала императору: „Некоторые из наших старых друзей хотели бы проститься с тобой: Юлия Баранова, Екатерина Тизенгаузен и Варенька Нелидова“. Император понял и сказал: „Нет, дорогая, я не должен больше ее видеть, ты ей скажешь, что я прошу ее меня простить, что я за нее молился и прошу ее молиться за меня“».
На другой день после смерти императора Варвара Нелидова отослала в банк «инвалидный капитал», пожертвовав деньги на помощь инвалидом. По просьбе Александры Федоровны она осталась при Дворе, но не дежурила, а только приходила читать вслух императрице. Последние годы Варвара Аркадьевна прожила в доме своей сестры. Умерла она в 1897 году, в возрасте 83 лет.
Молва приписывает Николаю еще несколько кратковременных связей и нескольких внебрачных детей, в том числе и от Варвары Нелидовой, но ничего, кроме слухов, об этом не сохранилось.
Крах
Конец империи Николая печален — кризис власти не проявил себя так ясно и ярко, как во время восстания декабристов, и все же был не менее явственным.
В 1851 году Николай, по своему обыкновению, властно вмешался в борьбу за восточные торговые пути, пользуясь мотивом защиты православия в Палестине. Турецкий султан по просьбе Франции приказал отобрать ключи от Вифлеемского храма у православных и отдать их католикам. В ответ на это Николай оккупировал автономные дунайские княжества, пока Турция «не удовлетворит справедливых требований России». Но неожиданно для самого себя он оказался перед целой коалицией из Турции, Англии и Франции.
Войсками союзников осажден Севастополь, летом 1854 года английский флот вошел в Балтийское море и встал невдалеке от Кронштадта. Императорское семейство, находившееся в то время в «Александрии», почувствовало себя в настоящей осаде. Когда наследник со своей супругой и свитой катались на лодках по Финскому заливу, они опасались наткнуться на англичан. Сам император мог видеть вражеский флот в телескоп, стоящий на балконе Коттеджа.
«Что у нашего царя происходило в его великой, благородной душе, — про то знает один Бог», — пишет фрейлина Мария Фредерикс.
Внутренний стержень Николая надломился. Его предали ближайшие союзники, а у него не достало могущества, прозорливости и распорядительности, чтобы защитить русскую землю. Он умер в феврале 1855 года, в разгар Севастопольской кампании. По столице сразу же пошли слухи, что он в отчаянии принял яд.
* * *
Что же стало с императрицей? Еще в 1840-х годах Астольф де Кюстин предрекал ей скорый конец. Он писал: «Императрица обладает изящной фигурой и, несмотря на ее чрезмерную худобу, исполнена, как мне показалось, неописуемой грации. Ее манера держать себя далеко не высокомерна, как мне говорили, а скорее обнаруживает в гордой душе привычку к покорности. При торжественном выходе в церковь императрица была сильно взволнована и казалась мне почти умирающей. Нервные конвульсии безобразили черты ее лица, заставляя иногда даже трясти головой. Ее глубоко впавшие голубые и кроткие глаза выдавали сильные страдания, переносимые с ангельским спокойствием; ее взгляд, полный нежного чувства, производил тем большее впечатление, что она менее всего об этом заботилась. Императрица преждевременно одряхлела, и, увидев ее, никто не может определить ее возраста. Она так слаба, что кажется совершенно лишенной жизненных сил… Супружеский долг поглотил остаток ее жизни: она дала слишком многих идолов России, слишком много детей императору… Все видят тяжелое состояние императрицы, но никто не говорит о нем. Государь ее любит; лихорадка ли у нее, лежит ли она, прикованная болезнью к постели, — он сам ухаживает за нею, проводит ночи у ее постели, приготовляет, как сиделка, ей питье. Но едва она слегка оправится, он снова убивает ее волнениями, празднествами, путешествиями. И лишь когда вновь появляется опасность для жизни, он отказывается от своих намерений. Предосторожностей же, которые могли бы предотвратить опасность, император не допускает: жена, дети, слуги, родные, фавориты — все в России должны кружиться в императорском вихре с улыбкой на устах до самой смерти, все должны до последней капли крови повиноваться малейшему помышлению властелина, оно одно решает участь каждого. И чем ближе кто-либо к этому единственному светилу, тем скорее сгорает он в его лучах, — вот почему императрица умирает!».
Портрет вдовствующей императрицы Александры Федоровны. 1856 г.
