С большой справедливостью дает Г.В. Месняев характеристики своих воспитателей и преподавателей, к которым в подавляющем большинстве случаев относится очень положительно. И правда, как не сохранить благодарного чувства к нашим воспитателям (в мое время еще И курсов для подготовки воспитателей не существовало), которых мы в наше кадетское время попросту мучили, мучили с невероятною детской жестокостью. Как не оценить их деятельности потом, когда мы стали взрослыми и могли многое понять и оценить.
В этом отношении полной противоположностью Г.В. Месняеву был покойный пламенный «кадет» полковник Приходькин, который свои кадетские симпатии воплотил в «кадете Изводникове». Да, изводили мы наших воспитателей много, долго и, увы, далеко не справедливо. Ведь надо же признать, что в тяжелую российскую годину наши старые кадетские корпуса суровый экзамен выдержали полностью и с большим успехом. Кто, как не бывшие кадеты, заполнили собою все противобольшевистские формирования гражданской войны в России и кто их них не шел смело на мучения во имя Родины. Откуда это сознание долга и кто заложил их в бывших кадетах. Ведь это сделали именно те воспитатели, которых мы «изводили» и над которыми не уставали смеяться…
В связи с этим интересно отметить то, что Г.В. Месняев считает «обидой» для кадет его времени – это произвольное присвоение политической конституционно-демократической партией себе наименования «кадеты». И, конечно, было на что «обидеться» – политика в кадетских корпусах никогда значения не имела. Как совершенно правильно отмечает Г.В. Месняев, наша «политика», которую нам всем дали наши корпуса, была служба Вере, Царю и Отечеству… И даже немного не в том порядке – раньше всего России!
В связи с этой «обидой» за узурпацию кадетского имени интересно вспомнить и дальнейшие попытки политической партии К.-Д. в том же направлении. Известно из многих воспоминаний и мемуаров, что в период гражданской войны в России «красные» называли «белых» «кадетами» (Тикай, ребята, кадетня прет). Это многие были также склонны объяснять якобы политическим руководством «К.-Д.» в белых рядах. Это совсем и решительно не так… В гражданской войне в России белые ряды всюду раньше всего заполнялись молодежью, и молодежью учащейся. И мальчики-кадеты с самого начала гражданской войны заполняли ряды белых, с трудом пробиваясь сквозь красные кордоны в белые ряды. Нередко там они сознательно увеличивали свои годы, чтобы их приняли в боевые ряды. Нередко и в пути, и потом в передовых цепях белых они сохраняли свои кадетские мундирчики и умирали героями, верные тем цветным кусочкам сукна (как это определили бы «политики»), которые были для этих мальчиков-героев олицетворением Родины и своей верности ей. И настолько это было ярко, что далеко не склонные к сентиментальности красноармейцы или матросы, пораженные храбростью этих полудетей, сохранили для истории России за белыми наименование «кадеты».
Я чувствую, что слова Г.В. Месняева о его родном кадетском корпусе увлекли меня далеко. Думаю, что также они не только увлекут каждого бывшего кадета, но и живо заинтересуют каждого читателя сборника и дадут новой книге вполне заслуженный ею успех.
Я не буду останавливаться на остальных статьях сборника – в них воспоминания о жизни в СССР, об оккупации России немцами и первые дни пребывания автора на чужбине. Каждый, кто поверит моей «рецензии», прочтет книгу Г.В. Месняева и оценит их уже сам.
Я лично имел удовольствие встретиться с Г.В. Месняевым вскоре после его появления в рядах белой эмиграции после Второй мировой войны. Эвакуация белых с фронтов гражданской войны в России не дала ему возможность покинуть страну в 1920 году. Ему пришлось в течение четверти века оставаться в СССР и тяжко переживать условия «плена» у красных. И поразительно, ни одно слово Месняева, ни одна строка в его многочисленных статьях не дает основания даже и подумать, что именно так сложилась его личная судьба. Ничто советское к нему не прилипло, ничего (кроме того, что он добросовестно наблюдал за эти годы) не осталось на нем. Всеми своими переживаниями, всеми помыслами автор сборника – белый!
И дай ему Бог успеха. Радостно, что в невероятно трудных условиях современного книжного рынка удалось выпустить первую книгу его статей, потому что, как бы талантливо ни были написаны статьи, при условии появления их в газетах (и журналах), они подобны однодневкам-мотылькам, и спасти их от забвения может только книга!
Русское Воскресение. № 107. 1958
Знаменательный рапорт
В марте 1917 года все мы частично переживали, и притом очень горячо, события тогдашнего времени, связанные с «бескровной» февральской революцией, находясь на фронте, и притом в самом диком его участке в Прикарпатском районе. Частично же, а в особенности наше начальство, до которого уже доходили слухи о предстоящих переменах среди высшего командного состава при «Гучковской» реформе, положительно растерялись, – я лично, будучи штаб-офицером Генерального штаба в штабе XVIII армейского корпуса, временно исполнял должность начальника штаба корпуса, так как прежний начальник штаба генерал граф С.Н. Каменский получил высшее назначение, а вновь назначенный генерал Э.А. Верцинский еще в штаб не приехал.
Нашим соседом справа был XI армейский корпус и, в частности, 32-я пехотная дивизия. В последней, по-видимому, растерянности не было, так как в первой половине марта я получил из штаба этой дивизии некоторое количество экземпляров рапорта начальника этой дивизии, адресованного, не в порядке подчиненности, прямо Командующему VIII армией, генералу Каледину, и копии командиру XI армейского корпуса генералу графу Баранцеву.
Этот рапорт был совершенно необычным. Изложенный на бланке начальника 32-й пехотной дивизии, датированный «Действующей армией», и подписанный 9-го марта 1917 г. (№ 20-й), он был подписан не только начальником дивизии генерал-лейтенантом Поповым и его начальником штаба генерал-майором Белоусовым, но и старшими начальниками: командирами пехотных полков дивизии 125-го Курского, 126-го Рыльского, 127-го Путивльского, 128-го Старооскольского и 32-й артиллерийской бригады. Такой порядок подписания рапорта начальника дивизии, помимо направления его не «по команде», был тоже нарушением законного порядка. Но в то время, несмотря на то, что революция только что разразилась, это, конечно, хотя и было необычайно, но все же особого удивления не вызвало.
Рапорт генерала Попова говорил о том, что уже наболело у всех настоящих военных сразу же после революции. И потому он, как я потом убедился, вызвал полное сочувствие не только у нас и у тех старших начальников нашего XVIII армейского корпуса, которым я разослал копии его, размножив число этих копий, но и вообще он быстро распространился повсюду и всюду имел успех, так как революционный угар Петербурга еще не распространился на наших чинов, несмотря на то, что XVIII корпус имел в Петербурге, где наш штаб стоял в мирное время, немалые корни.
Вот копия этого знаменательного рапорта (оригинал написан по старой орфографии):
Копия
«НАЧАЛЬНИК В собственные руки
32-й ПЕХОТНОЙ ДИВИЗИИ
