Вчера ночевал в вагоне. Сегодня поеду тоже. Завтра, может быть, решусь перевезти их в город. Храни их Бог.
16 ноября (Киев). Ну ж был денек. С утра было получено сведение, что на левом берегу нами были оставлены Кобыжчи, а на правом противник ведет наступление на Романовку), наши части отскочили верст на 6–7 от города в …
[144], при этом уверенности в целости пути на Фастов не было совершенно.
Надо сознаться, что чувство было жуткое. Если бы не Тата и Женя… впрочем, что тут за «если бы» – все чувствовали себя плохо и усиленно базировались на поезд, из которого мы с Мельницким предусмотрительно не вывезли жен. Генкварм был очень неспокоен (Шуберский – у него жена здесь).
А все произошло потому, что, идя с вокзала, где я ночевал в вагоне, я слышал стрельбу и поинтересовался узнать, где она, – вот и узнал.
А. Драгомиров проявил стойкость – ровно ничего не сказал, на докладе написал «читал» и не сдвинулся с места, если бы не семейное положение (опять «если бы»), то я был бы им доволен.
Дела становятся все хуже и хуже. Но в 18 часов появилась связь с Фастовым, туда пришел бронепоезд полковника Гейденрейха, который сообщил нам, что отряд Оссовского в Брусилове и уже ударил по обозам на Житомирском шоссе.
Как-то у всех отлегло на душе – стало сразу спокойнее, я переговорил с ним, сообщил ему обстановку, сообщил приказание от имени Драгомирова наступать с полной энергией в тыл противнику – словом, поработал вовсю – как-то все стало легче. А киевляне волновались – туман, усиленная стрельба, наши официальные известия о попытках атаковать Вышгород и Романовку – все это вывело город из равновесия, да он и был всегда готов к этому.
Типичен Бредов – сам схватил морскую роту, предполагавшуюся для охраны жел. дороги на Фастов, и пустил ее на Вышгород; вернул батальон 42-го полка из Мотовиловки на Святошин, а был недоволен моей редакцией приказа Оссовскому: «ввиду обострившегося положения под Киевом» – а почему он сбил 42-й батальон с его задачи активного наступления.
Телеграммa
16 ноября. Противник делает отчаянные попытки пробиться к Киеву, сосредоточив против одного из участков ирпенского фронта значительные силы и широко использовав туманную погоду, однако все его усилия против передовых частей ликвидированы нашими контратаками. В городе весьма тревожно, близость фронта и гул выстрелов родят слухи, достаточно искры для паники. 16-го ноября произошло давно ожидаемое и комментируемое прессой на все лады соединение войск киевской и новороссийской групп в районе западнее Фастова. Это создает угрозу ирпенскому фронту красных и составляет злобу киевского дня как на фронте, так и в тылу. Вышла новая газета «Киевская речь», издание типографии штаба области, отнюдь не официального характера. 19-го выйдут «Ведомости Киевского градоначальника». Начальник советской дивизии бывший бандит Крапивнянский смещен с должности за взяточничество, по слухам, он бывший полковник. По городу систематически разбрасываются, особенно в демократических районах, большевистские прокламации. По имеющимся в «Киевлянине» сведениям, советскими войсками в Петрограде командует бывший генерал Черемисов, талантливая, но темная личность, безмерный карьерист, неограниченный честолюбец, руководитель в Академии, в период революции командир корпуса, георгиевский кавалер июньского наступления, командарм 9, прославившийся безмерно провокационным назначением помощников, за что не был допущен Верховным генералом Корниловым вопреки назначению Керенского Главкоюзом, после падения Корнилова Главкосев, потом арестованный большевиками, потом приспособившийся, давно ожидаемый сотрудник красной нечисти, серьезный противник.
18 ноября. Петлюровцы продолжают оказывать некоторое сопротивление в Староконстантинове, разрушив мосты на Случе. Директория с Петлюрой по слухам переходит в Бердичев, который вчера подвергся вновь налету нашего бронепоезда. Последний захватил станцию, попортил два бронепоезда противника и к вечеру отошел на юг.
В упорных боях под Киевом 17-го красные оттеснили наших под самый Киев, что вызвало панику, к вечеру противник был отброшен обратно за Ирпень. Движение Фастов – Киев подвержено опасности со стороны противника. Севернее Пирятина наши части отошли к югу, понеся значительные потери.
Корреспонденты занялись мною вовсю – ничего им не сказал. До меня начали долетать комплименты о моих сводках – Шуберский их видит впервые в печати и никогда не читает до того, говорят, что мы ничего не скрываем – к этому-то я и стремлюсь, хотя порой и говорю иносказательно, т. е. непонятно для масс.
Но в этом отношении ничего не поделаешь, «правило игры» – так и надо.
Полдня сидели у меня в штабе Тата и Женя – хорошо мне было с ними двумя – как-то успокоилось все на душе. Надолго ли только?
17, 18, 19 ноября (Киев). Мы переживаем очень тяжелые дни. 17-го противник повел наступление по всему Ирпеньскому фронту и моментально оттеснил нас к Святошину, т. е. к Киеву. Командир 43-го п. Якутского полка донес, что его люди «бегут при одном намеке на наступление». Одновременно с этим начальник прилукского участка донес, что если он не получит подкрепления, то его отряд «погибнет».
Он отходит поспешно на Гребенку – это лишает нас пути на Полтаву. Наступление на Киев и занятие Заборе лишает нас пути на Фастов, следовательно, полное окружение и единственный выход – пробиваться. А семьи? А Тата с Женей? Что только я ни переживал – чувство раскаяния за то, что я их сюда привез, за то, что лишил спокойствия уходом из «России», словом, дошел чуть ли не до истерики, а тут еще надо работать и очень.
Драгомиров же, узнав обо всем, очень твердо и определенно заявил: «Никого, никуда, никаких эвакуаций, будем отсиживаться как в осажденной крепости». В этот момент, несмотря на полное с ним несогласие, я не мог не одобрить его тона.
Но в общем его упрямство – дело очень скверное. Сейчас у нас создается угроза Дарнице – она совершенно не эвакуирована, там у нас огнеприпасы.
В Киеве, выдающемся пупом к северу, – все областные учреждения, до Экспедиции заготовления государственных бумаг включительно. Ничего не эвакуировано, все в случае успеха достанется противнику.
Это упрямство, хорошее для среднего боевого начальника, невозможно для Командующего в гражданской войне областью, это может только привести к катастрофе, и не меньше.
Я всячески стараюсь на докладах внушить ему о необходимости удаления отсюда всех грузов – части штаба, словом, оставить здесь только оперативную часть – порой я вижу успех своих слов – порой все опять меняется. А фронт с его перипетиями в связи с пребыванием Таты и Жени здесь – страшно нервирует.
Тата решилась идти хоть походом – я этого очень боюсь. Я так боюсь за них, что иногда у меня нервная дрожь. Прямо чувствую, что …
[145]
В крайнем случае решил поселить ее у Зины, но и та хочет уезжать. Страшно оставить Тату здесь, что может она пережить с этими зверями – сказать трудно.
