Следовало бы подробно остановиться на устройстве тыла белых, так как, быть может, это привело бы ближе к цели моего исследования. По мере возможности я и постараюсь это сделать.
Если красные, для урегулирования своего тыла, прибегали к очень простому, но действительному средству, то есть к террору, к пулемету, которые всегда и на всякий тыл действовали отрезвляюще, то белые должны были применять иные меры, более подходящие к той закономерности, которую они неизбежно несли с собою. У белых были губернаторы; между ними были и плохие и хорошие; но не было стражников, то есть верхи тыловой администрации просто лишены были исполнителей, ибо все то немногое, что было в распоряжении белых вождей по части людского материала, конечно, в первую голову поглощалось боевой линией… И, как следствие, получалось, что при полном произволе в тылу красных там царил относительный порядок, а при полной законности в тылу белых – тыл их был безусловно далек от порядка…
Я не могу останавливаться на подробном рассмотрении всего того, что делалось в белом тылу, – я не могу перечислять все меры по аграрному вопросу, финансовому и иным законодательствам; каждый из участников вооруженной борьбы белых может по своей специальности дать немало материала для разработки этих вопросов; я лично хочу остановиться только на обстоятельствах, непосредственно влиявших на положение белого тыла, и на том, почему это было так, а не иначе. Последнее вытекает уже из моих указаний на методы сторон в этой напряженной борьбе.
Были восстания, но в этом отношении оба тыла, обе стороны были в одинаковом положении – восстания были и тут и там, и этом отношении образцом может служить разбойник Махно, который, несмотря на все свое моральное тяготение к красным, с одинаковым увлечением дрался и против них, и против белых.
Был бич тыла тиф – но был он и тут, и там. И белые, и красные, занимая районы расположения противника, натыкались на бесконечное количество трупов, на мертвые поезда, не имевшие в своем составе ни одного живого человека…
Бичом белого тыла была красная пропаганда. В этом вопросе красные преобладали, так как он был поставлен у них лучше, чем у белых, да и надо признать, что лозунги, проводившиеся ими в жизнь, были всегда бесконечно более заманчивыми для массы, чем то, что могли предложить ей пропагандисты белого фронта… Дальше чем «грабь награбленное», «все дозволено» и настоятельного обещания рая на земле все равно идти было невозможно!
Пропаганда была могучим фактором, разрушавшим белый тыл; восприимчивость к ней толпы, имевшей свой рупор в городских базарах, была поразительна; но на толпу эту – и не только на толпу, но и на так называемые общественные круги в белом тылу – не меньше красной пропаганды действовала и другая работа – работа русской интеллигенции отчасти и несоциалистического толка, но, конечно, главным образом работа самих социалистов…
Если первые, то есть радикальные интеллигенты действовали порой просто бессознательно, повторяя старые зады и насвистанные годами теории, то вторые действовали, конечно, совершенно сознательно.
В своем дневнике, в записи, относящейся к 10-му июня 1919 года, И.А. Бунин рассказывает, как вся Одесса с замиранием в сердце прислушивалась к тому, что делается на фронте, и нервно гадала, удастся ли добровольцам сломить сопротивление красных и занять город, или же Одессе суждено оставаться под красным игом: «Вечером я у Р… и опять: я ему об успехах добровольцев, а он о том, что они в занятых областях “насилуют свободу слова” – кусаться можно кинуться». Да, надо согласиться: разговаривать с этими людьми было невозможно!
Обращаясь к деятельности социалистов в белом тылу, надо раз навсегда установить следующее: лозунг Керенского и комп. «Ни Ленин, ни Колчак», при настойчивой работе социалистов против всякого личного и собирательного «Колчака» всегда говорил о работе на Ленина!
И в действительности, работая против Колчака, можно было помогать только его противнику; не сознавать этого не могли даже и социалисты!
Для наглядности обратимся к фактам. В Сибири почтенная работа социалистов, о которой с гордостью, достойной лучшей участи, прямо и открыто говорит в своей брошюре член Учредительного Собрания Солодовников
[158], велась по строго продуманной программе и, пройдя через открытое восстание, устроенное социалистами во Владивостоке, дошла до прямого предательства и выдачи адмирала Колчака и его министра Пепеляева в руки большевиков, конечно, на издевательство и на смерть…
Что мы видим на Севере? Конечно, постоянную борьбу за власть и всяческие попытки насаждения столь не свойственных здоровой армии и массе офицерства и добровольцев социалистических лозунгов. Нельзя винить престарелого, и лично порядочного Чайковского за то, что ему, несмотря на нахождение его во главе правительства, вместе с его «министрами» типа Бориса Соколова и общественными деятелями образца Скоморохова, это насаждение не удалось… они сделали с своей стороны решительно все для разложения белого тыла и фронта и… для торжества красного противника.
То же самое происходило на Западе, с «работавшими» там Кирдецовым, впоследствии сменовеховцем, имевшим тогда несомненне влияние на белую прессу, с «министром» Ивановым и т. д.
И менее всего на Юге! Менее всего потому, что в этом случае на Юге определеннее всего высказались вожди. Я не могу до сего времени установить более или менее точно, действительно ли правильны сведения о том, что в 1917 году в Ростов приезжал и делал попытки проникнуть к генералу Алексееву пресловутый главковерх Керенский; быть может, это и так; однако и он понял, что среди преданных им же на растерзание черни офицеров, – ему делать нечего. Но достоверно, что Савинков там был, и несомненно, что он делал шаги для того, чтобы быть принятым верхами белых в свой круг для «совместной работы»; вопрос был решен категорическим отказом генерала Деникина, тогда еще не главнокомандующего, не соглашавшегося даже присутствовать на одном заседании с Савинковым.
Была и еще одна попытка, которая, как мне кажется, могла дать для социалистов положительные результаты в смысле возможности наложить руку на деятельность белого командования. Я имею в виду попытку группы членов Учредительного собрания, выпустившей в Екатеринодаре газету «Родная Земля». Во главе группы был Григорий Шрейдер, который имел развязность начать говорить добровольцам о генерале Корнилове, о том, что, следуя его заветам, добровольцы должны идти влево и т. д. С этой провокацией пришлось бороться решительно: в один прекрасный день, когда Шрейдер разразился дифирамбами по адресу генерала Корнилова, – в газете «Россия» было просто перепечатано, без всяких комментариев, августовское воззвание городского головы Петербурга Григория Шрейдера, призывавшего петроградский пролетариат подняться на выступившего против Временного Правительства изменника Корнилова… Результат этого выступления был неожиданный – Шрейдер был выслан из пределов, занятых Добровольческой армией, его газета закрылась и его группа потеряла всякое влияние.
Однако я слишком долго останавливаюсь на этом вопросе – вероятно, слишком он наболел у каждого из нас, чтобы пройти мимо него…
