Манька с доводами Дьявола сразу же согласилась, и над каждой вещью долго ломала голову, пытаясь разобраться.
– От скатерти один соблазн… Вот иду я, – рассудила она, – и жую железные караваи, и обрела землю, обрела тебя, Дьявол. А была бы у меня скатерть-самобранка, окружали бы меня люди жадные и до чужого завистливые. Интересно, а откуда на скатерти еда берется? – не желая с ней расставаться, поинтересовалась она у Дьявола.
– Если в одном месте не убудет, в другом не прибудет! – ответил он уверенно. – Мало разве людей еду готовят? Ворует! Скатерть в сундуке лежала, не в ходу была у Бабы Яги, а Баба Яга не дура. Если бы с нее пить-есть можно было, неужто бы не пила и не ела? А если к врагам попадет, враз нагонят, перекусывая на ходу. Это нечисти все с неба падает, а для человека только сыр в мышеловке бывает бесплатным. У тебя еще два железных каравая не съедены.
– А какой подвох? – не унималась Манька, встряхнув скатерть и расстелив на земле. И сразу наполнилась скатерть-самобранка богатой снедью, и вином, и заморскими фруктами.
– Смотри: кубки дорогие, вся посуда злато-серебро, на каждом кубке корона царская, икорка красная и черная, осетрина и поросенок в сметане с яблоками… Богатого человека обидела или вампира разорила? Склоняюсь к первому, но не исключаю второе. Первое, таких царей, чтобы человеком был, уже нет, тогда скатерть во временном пространстве шутки шутит, и получается: прахом она тебя кормит! – Дьявол встряхнул скатерть, и еда исчезла. – Думаешь, в животе у тебя кроме земли что-то останется, если еда нарисованная или в прошлом стыренная? Это вампиру прах съедобен, а у человека силу отнимет. Если второе, то вампиры могут и яду подсыпать. На чужой каравай роток не разевай.
– Сам бы поел с нее и понял, как она работает, – возмутилась Манька.
– Это ты к чему? Травиться мне предлагаешь или Богу Нечисти с руки нечисти вкусить? Как мне ее потом судить? – поперхнулся Дьявол, оскорбленный ее предложением до глубины сознания.
– Понять! – уперлась Манька, свернув скатерть. – Может, я хорошую вещь изведу, а потом раскаиваться придется! Сам же потом варваром назовешь!
– Всегда будешь! – уверенно ответил Дьявол. – Где ты еще такую найдешь? Каждый раз, как железный каравай в руки возьмешь, будешь жалеть о ней. А найдет на тебя чирей, не спрашивай потом, откуда взялся! Полено и вода нерукотворные, а скатерть – рукотворная, и еду свою с чужого стола берет! Откуда знать, кто этот стол готовит?
Манька тяжело вздохнула и поняла, не было у нее скатерти и не будет. Расстелила ее над костром, и сразу заметила, как со скатерти сошла краска, а сгорела она не сразу, сначала расплавившись, как драконий шип.
– Вот видишь! – пристыдил Дьявол. – Скатерть из драконьей шерсти соткана! С нее только вампиру есть или оборотню, а человек внутренности лишится!
– Резонно! – согласилась она, помирившись с Дьяволом.
В огонь отправились сапоги-скороходы из драконьей кожи. У врага ноги и без того были скорые – но предсказуемо, а в сапогах уже непредсказуемо. Блюдечко с голубой каемочкой, по которому катилось золотое наливное яблочко, и все царство-государство как на ладони просматривалось.
Все, да не все!
Блюдечко ни в какую не пожелало показать Благодетельницу и ее дворец. Не блюдечко, а настоящий шпионский жучок избирательной направленности. Не желало оно признавать существование вампиров, в упор их не видело, а ее сразу срисовало, да еще такой жуткой уродиной. Накаливание блюдечка над огнем выявило, что сделано оно было из когтя дракона. Сначала разошлось на три отполированные части, ровно подогнанные друг к другу, и только потом расплавились. И шапка-невидимка, наверное, тоже была сделана из драконьей кожи и шерсти. Враг мог стоять за спиной, а она бы не увидела, а к нечисти, по мнению Дьявола, с такой лучше не соваться, нюх у оборотней, которые вампиров охраняли, почти как у волка, шапкой-невидимкой их не проведешь. Отправила Манька в землю часы, которые могли на один час в радиусе километра обездвижить всякое живое существо из крови и плоти. Так и прятаться не надо: пришли, забили насмерть и ушли. Вампиры так и делали: обездвиживали и пили кровь, а после человек ничего не мог вспомнить.
Манька вдруг поняла, что именно часами остановили время, когда она потеряла сознание. Очнулась, времени вроде мало прошло, думала обед, а пришла домой – ахнула, давно уж вечер поздний!
И невиданной красоты диадема, украшенная всякими камнями самоцветными. Эта вещица оказалась опаснее меча и прочих безделиц. Манька видела, что у некоторых покойников ровненько срезана черепная коробка. Стоило взять диадему в руку, хирургический инструмент сразу начал вибрировать, из основания выступили острые зубцы, и он все пытался поворотиться вокруг оси. Он на раз вскрывал человеку прикрытое костью серое и белое вещество, где хранилась полезная и не очень информация.
Обручальные перстень с печатью льва и кольцо поменьше на внутренней стороне с шипами. Кольца Маньке показались удивительно знакомыми, будто она носила такое. Палец вдруг отозвался болью. Манька попыталась вспомнить, но на ум ничего не пришло, и все же она на всякий случай взяла это на заметку.
Абсолютно бесполезное для нее зеркальце, которое твердило замученным голосом, что нет на свете красивее и желаннее девушки по имени мечта, и что живет та девушка в высоком тереме в палатах белокаменных.
Манька сразу поняла, что это не о ней. «На кой черт такое зеркало, в которое не посмотреться?!» – подумала она, кидая его в костер.
И вдруг зеркало стало ругаться мужским голосом, открывая в ней кучу мерзости из неблаговидных поступков. И пока не сгорело, она стояла на вытяжку, руки по швам, хлопала глазами, слушая о себе правду. Расслабиться она смогла, только когда зеркало треснуло сразу в нескольких местах и тоже начало плавиться, оставив вместо себя много черного пепла, который еще долго чадил и летал над поляной.
В огонь отправился ковер-самолет. Он стоял в углу на чердаке, перевязанный подарочной перевязью. Был у этого ковра порядковый номер и опознавательный знак, с управлением пилот-автомат.
Когда очередь дошла до трех других ковров, вышитых шелковыми и шерстяными нитками, местами изъеденных молью, с которых краска почти сошла, серых и с кровью, Дьявол неожиданно вмешался, заметив на одном ковре интересные похождения некой девушки, обутой в железные башмаки и с котомкой за спиной.
– Не находишь сходства? – он расстелил ковры на земле.
Маньку сравнение не растрогало, и она напомнила Дьяволу, что ничто на земле не вечно, и отмыть их уже, наверное, никто не сможет. И ткнула в место на ковре, где девушка кланяется старухе-горбунье, которая подает ей то самое блюдечко, гребень, и какой-то клубок.
– Я упустила свой шанс, ни Бабы Яги нет, ни зеркальца, ни блюдечка… – она залезла в сундук, вытаскивая ворох вещей. – Где этот гребень?.. А, вот он! – вытащила она вещицу из белой кости с тремя бриллиантами и одним изумрудом. – Думаешь, вампир Благодетельницу на меня поменяет, если я его на этот гребень выменяю? Тут еще веретено есть, украшенное не хуже сабли… – она потрогала острый конец и отдернула руку, когда веретено дрогнуло, пытаясь ее уколоть. – Не думаю, что найдется принц, чтобы меня в этом лесу разбудить! Разве что Благодетельница соблазнится всеми этими побрякушками.
