Он прошел по избе взад-вперед, а Манька вдруг с нескрываемой радостью поняла, что на этот раз Дьявол собирается объединиться с ней, а не с нечистью. Наверное, потому, что она собиралась воевать с нечистью, которая уже ее боялась, рассудила она. По крайней мере, вероятно, нечисть забеспокоилась, узнав, что некто разделал старую-престарую нечисть, как самую настоящую свинью. Даже с обычным хряком мало кто мог справиться в одиночку, трое держали, а кто-то один вскрывал артерию на шее, а Баба Яга по размерам превосходила взрослого откормленного хряка раза в три. А может еще про Кикимору проведали, хотя это вряд ли, все болота сейчас были подо льдом, она надеялась, что о ее кончине узнают только весной, а до весны было еще далеко.
Лицо Дьявола стало по-деловому озабоченным.
– Черти – мои слуги, работники Небесного царств… Они меньше всего хотели бы выступить шпионами на стороне противника, – объяснил он, наталкивая ее на мысль, что в избе есть некто нестрашный.
Манька напряглась.
– И уж если я могу дать вам шанс подружиться… Чувствую, пространство изогнулось в нескольких местах, больнее пространства я не видел, – сделал он заключение. – Но о пространстве твоим умом не понять! – Дьявол тяжело вздохнул, прошелся по ней безнадежным взглядом, шагнул вперед и застыл перед стеной. Но, заметив ее недовольное лицо, напомнил ворчливо: – Ты не забывай, до совершенства тебе еще далеко! Я, между прочим, не в угоду тебе тут медитирую. Пространство – мой конек. Многие пытались с ним шутить, но у меня получается лучше всех, потому что тренирую себя каждый день. Вот если бы ты себя так изнуряла!
Манька и сама знала, что была неуклюжей. Когда Дьявол бил ее дубиной, удары иногда пропускала. Ко всем ранам, полученным в походе от железа, добавлялись синяки. Но кое-какие приемы, которые он показывал, она запоминала, и нет-нет, но в последнее время Дьяволу тоже от нее досталось.
Бы!
Он как всегда уходил от ударов, перестав существовать в плотном теле. Призрачные следы от посоха он потом еще долго рассматривал и рассказывал, что многие в таком поединке перестали бы существовать. Манька принимала похвалу на свой счет, но на десятом или двадцатом разе догадалась, что Дьявол над нее глумился, а не хвалил, потешаясь над ее самолюбием. Было обидно, но втайне она радовалась, что показала себя Богу Нечисти с плохой стороны.
А Дьявол забыл о ней, уставившись во все пространство сразу. Она догадалась, что он стал больше, чем она могла его увидеть. Лицо его окаменело, в уголках губ заиграла зловещая ухмылка, и обычно черные, как провалы в бездну глаза, вдруг зажглись призрачным голубым сиянием. От Дьявола повеяло холодом. Руки ее занемели, она в мгновение продрогла до костей, а ведь держала в руках живой огонь. Ей даже показалось, что из него выползают толстенные щупальца. Она шестым чувством улавливала их тень и искажение пространства, которое подернулось маревом – и эти щупальца начинают прощупывать стены избушки, проваливаясь в стены. Плащ, всегда черный снаружи и красный внутри, вдруг стал снежно-белый, совсем как у того старика, которого она однажды видела во сне. Ветра в избе не было и в помине, но плащ развевался, как грозные крылья. А еще его трость вдруг превратилась в белый посох с прозрачным камнем, и от камня тоже лился свет.
Со всех сторон к нему стекались лучи, сначала прозрачные, а по мере приближения явные, и получалось, будто он стал столпом огня. Света в его глазах хватило бы осветить, или освятить не одну горницу. И вроде он был, но как будто не был. Когда Манька хотела посмотреть на то, что творится вокруг, она видела сквозь него даже лучше обычного. И она немного струхнула. От света, озарившего его, хотелось упасть на колени и каяться, но вовремя удержалась: каяться ей как будто было не в чем, а в чем было, она уже сто раз покаялась. Ей захотелось подойти и ткнуть в него пальцем, но вид грозного Дьявола заставил ее тут же отказаться от этой глупой мысли. Она даже подумала, что, возможно, он и не врет, когда рассказывает о себе, что он кого-то судит, наказывает и отправляет в Небытие.
Если Дьявол такой, то, пожалуй, мог бы… Дьявол был уже не черный, а белый… Но черный он нравился ей больше. Белый Дьявол показался ей непривычным и беспощадным. Видели бы его таким вампиры царства государства, может, сто раз бы подумали, прежде чем становиться вампирами.
Заметив, что Дьявол медленно поворачивается в ее сторону, она сиганула на чердак что есть мочи. «Свят, свят, свят!» – мысленно помолилась она, когда Дьявола не оказалось рядом. И с облегчением вздохнула, принимаясь за поиски.
Когда она впервые увидела чердак, он был забит барахлом доверху. Теперь вещей осталось немного, только те, которые могли пригодиться избушке и тому, кто будет в ней жить. Были тут инструменты, которые гвозди вбивали исправно и пилили тоже по-человечески, добротный пиломатериал, печные новенькие кирпичи, краска для наличников и стен, ткацкий станок, прялки, соль, спички, свечи, облезлый пишущий стол, украшенный резьбой и золотыми вензелями. В ящиках стола нашлись и высохшая чернильница, чернила порошком, перья и промокашки. Два шкафа, один для одежды, второй для книг или всякой всячины, с такой же резьбой, что и стол. И хозяйственные принадлежности: запасные чугунки, ухваты, кочерги и совки для углей, печные щипцы и прочая кухонная утварь. А еще чудо-метла, которая сама мела и немного помогла с уборкой изб, в основном, когда надо было вышаркать половицы, а мела она, пританцовывая, и получалось, что гоняла мусор туда и обратно, чудо-коромысло с двумя бадьями, которое само ходило по воду и от работы не отлынивало, разве что запиналось за ступени, да и деревянные бадьи высохли, вода проливалась сквозь щели, так что их работоспособность оказалась нулевой.
(Манька напомнила себе сунуть их в бочку с водой на вымачивание – мало ли для чего пригодятся.).
Сюда же, на чердак, забив один шкаф, сложили современные моющие средства, постиранное и поглаженное утюгом постельное и банное белье. Второй месяц мылась она душистым мылом и голову мыла шампунью – не было в них колдунства. Запасов у Бабы Яги было много, наверное, перед тем, как вернуться к людям, она смывала с себя запашек и кровушку своих жертв. И даже швейная машинка была, правда, шить сама не умела, обычная, но дефицитная, о которой она всегда мечтала. А еще резной сундук с детскими сказочными книгами, и несколько волшебных вещей, которые ей приглянулись. Она так и не смогла придумать, за что можно наказать чудесный камень-кристалл, который рисовал такую красивую землю, что смотреть в него можно было до бесконечности. По небу летели птицы, струилось в солнечном свете синее-синее море, деревья и цветы росли прямо на глазах. Стоило о чем-то подумать, как камень тут же показывал мысль в красоте неописуемой.
Манька обошла весь чердак, по дороге заглянув в камень-кристалл. Он изобразил новогоднюю елку, про которую она давно перестала думать, и еще нечто, занавешенное покрывалом – и сразу вспомнила, что видела зеркало в подвале, на стене под лестницей. Она сама его занавесила в первый день, после того, как протерла от пыли, чтобы оно не увеличивало количество покойников и не видеть себя измученную и изможденную в окружении мертвецов.
