Масло оказалось масла масленей, оно само по себе имело некоторую способность отводить глаза, когда капало с потолка – сразу появлялось необъективное желание получать от жизни удовольствие, хотелось все бросить и расположить к себе хоть одного вампира. И сомнений не возникало, что вампир протянет ей руку и поднимет до себя, но это было ее состоянием, а не мыслью, потому что умом она могла размышлять над этим состоянием.
Сначала она чувствовала только присутствие и неясное ощущение, что некто за ней следит, а еще независимые эмоциональные волны. Слева недовольство, униженность, отчаяние, презрение и услышала явный вздох, а справа – уверенность, направленная на нее, которая подавляла ее собственную самооценку. Это состояние можно было определить, как; «Мы были, мы – есть, мы – будем!», и эта уверенность была где-то выше ее самой.
Наконец, она заметила, что искала. Умасленный черт, черный, лохматый, сливаясь со всем, что было в пещере, непонятно как удерживаясь, сидел на стене. Выдали его глаза – красные угольки, излучающие эмоциональную грусть. Он тоскливо пялился на выход и как будто не замечал ее. Она смотрела на него во весь затылок, но отдавать концы он не собирался, даже не свалился со стены, продолжая висеть, точно приклеенный.
– А я тебя вижу! – в качестве эксперимента, попыталась она привлечь внимание, чтобы проверить реакцию черта.
Тот на секунду замер, глазки его забегали, весь он стал жалким и несчастным, и внезапно залился горючими слезами, сползая по стене под ноги.
– Ой, жалкая я, несчастная я, все-то у меня не как у людей, из рук валится, ой, дура я, дура! Посмотрите на меня, люди добрые, свихнулась я в чреве матушки, горюшко я, ноша тяжелая… – черт уже катался по пещере, хватался за шею, и голосил, голосил, голосил…
Манька растерялась. Ей жутко хотелось обернуться, и она едва сдержалась, а еще она не понимала: зачем надо убивать это несчастное существо? Пожалеть разве что, никакой злобы черт не выказал. И она бы продолжала его рассматривать, но он вдруг схватил огромный булыжник и залепил ей в глаз.
Этого она никак не ожидала. Кинул он с затылка, а угодил именно в глаз.
– Ах ты свинья! – разозлилась Манька, схватившись за глаз рукой. – Я тебя посчитала человеком, а ты что?! А ну как пну сейчас?! – пригрозила она, понимая, что сделать ему ничего не сможет, но ответить стоило.
Как-то нехорошо получалось – разве это дружба?
О том, что черти умеют драться, Дьявол не предупредил. Открытие оказалось не из приятных. Самое время обругать себя: она не знала про чертей ровным счетом ничего и сунулась в пещеру, не собрав о них сведения. С другой стороны, конечно, он будет плакать, он же в темнице сидит! Она взяла себя в руки и пожалела черта. И тут же пожалела, что пожалела его…
Черт неожиданно подрос, слезы из него полились в три ручья. Он голосил про себя, не останавливаясь.
Манька растерялась. Похоже, зря она согласилась на эту сомнительную аферу. Дьявол определенно что-то напутал или заманил ее в очередную ловушку.
– С чертями надо дружить, как нечисть между собой дружат. А по душам они не говорят, у них души нет, – услышала она насмешливый голос Дьявола. – Один говорит: у меня все хорошо, второй отвечает – а у меня лучше! Один говорит: плохо мне, а второй отвечает – а мне хуже! Если подарки, то на вечер, если в глаз – то навечно. Подумай-ка, разве знаешь, с чего он так голосит? Вот нечисть, готовит стены темницы, и слеза должна упасть кому-то в руку. Кому?
– Мне с ним поплакать что ли? – догадалась Манька. – Он, наверное, избу изображает, чтобы она умнела с ним, а ее видели жалкой и убогой.
– Ну, или человеку, который в избу войдет… – Дьявол ответил не сразу, в доме что-то грохотало и падало. – Печка тут… Убираю золу… Баба Яга подъемник кирпичами завалила, а во внутренностях яму выбила и железный желоб вставила. Хитрая конструкция! Подкинула дровишек, и злато-серебро по желобку стекает, а для избы это кровь… Манька, я занят! Разбирайся с чертями сама!
Манька постояла еще немного, звуки в избе стали походить на разное: то он простукивал, то ломал, то обратно складывал, а черт уже не плакал, он придвинулся к ней и наступил на нее, но не раздавил, а вошел в нее, и ей показалось, что ее засунули в воздушный шар, наполненный густым туманом.
И она сразу обнаружила, что сама, как черт, болезная…
– Ну и плачь! Сиди и плачь! – выдавила она из себя, хотя плакать в этот момент ей хотелось самой. – Сказал бы, о чем плачешь, поплакали бы вместе.
– Ой, я несчастная, все-то у меня через пень-колоду, и счастья нет, и пироги из мертвецов, и сама старая и убогая, а там дворцы, там замки высокие, терема стоят, в небо упираются…
Пока черт печалился, его воздушная пространность убывала.
Манька тяжело вздохнула.
– У меня та же история! Я вот тут с тобой несчастливая, не могу понять, как вызволить тебя… – грустно пожаловалась она. Черт был, видеть – видела, и жизнь из него не вышла. Одно успокаивало, не могла она до такой степени сойти с ума, ее уму на такое не хватило бы фантазии.
И вдруг черт стал съеживаться, как-то беззвучно повторяя за ней ее слова, но на свой лад, стал прозрачным – и исчез, как будто его не было, и глаз прошел. Маньке даже показалось, что в пещере стало светлее. Она обрадовалась, воодушевившись. По крайне мере, принцип вызволения чертей из темницы стал понятен.
Двинулась дальше – и вроде шла, а вход в пещеру оставался впереди на том же расстоянии. Затылочным зрением она видела его, как белое пятно.
Следующий черт сидел посреди пещеры и загораживал проход. И если бы не угольки глаз, вряд ли она сумела бы его разглядеть. Черт очень смахивал на человека: высокий, мускулистый, неопределенного возраста, и весь вид его выражал презрение. Только лицо у черта – характерное для черта, смазанное, с вдавленными чертами, с шерстью, но не звериной. Накатило ощущение, что как будто проведешь по нему и сразу умрешь от удовольствия. И как только определилась с эмоциональным состоянием, разделив себя и чувственное восприятие, в ухе что-то щелкнуло, одно ухо оглохло, а голова поплыла, но она уже поняла, что как только черт исчезнет, исчезнут и соматические ощущения.
– Умереть – это все, что тебе нужно! – надменно, с презрением, выплевывал черт в пустоту слова. – По мне, так ты не можешь! И зачем тебе думать? У тебя ж мозгов нет! Куринные! Знать тебя не хочу, пошла вон! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Ну, ну, – он внезапно сделал резкий выпад кулаком, и Манька почувствовала, что ее ударили в дых. – Забью насмерть! – черт отскочил, продолжая угрожать и плеваться. Маньке даже показалось, что плевок угодил в лицо, хотя плевал черт за спиной.
Стало обидно. Очень хотелось ответить физическим насилием. Долбануть бы его по шее, но тогда придется повернуться. Черт изображал из себя махину-Благодетеля, озвучивший то мышление и отношение, которое она в Благодетелях подозревала. И тут же увидела второго черта, который сидел перед первым и согласно мычал. И эти два черта ее тоже не замечали.
