– А я отдавать люблю! – вторил ему второй, стоя в очереди. – Один раз взял – десять раз отдай! А потом забыл – и еще десять раз отдал! И награда тут как тут, во сто крат получил. Ножки свесил и делать уже ничего не надо.
– У Бабушки Яги что ли займешь? – посмеялись над ним. – Так ты сначала отдай, а потом занимай!
До некоторых чертей очередь даже не доходила, как только Манька понимала, что они должны были призвать избу или человека, который в нее входил, обогатить Бабу Ягу, или улавливала суть, в которой черт играл свою роль, черти бледнели и рассеивались, как дым. Но с теми, кто болтал бессмыслицу, это не прокатывало.
– Ну, найди деньги! Найди! – слезно вопила чертениха, мечась по пещере, заламывая руки. – Они убьют нас! Они нас убьют!
«Это кто-то в избе метался, до Бабы Яги еще…» – сообразила Манька, заметив, что рядом с чертенихой стоит мужчина в странной одежде, нахмурив лоб, озабочено и болезненно уставившись в пространство перед собою. На руке черта-мужчины она заметила чернильные неотмытые пятна, и сразу вспомнила о чернильнице, найденной на чердаке избы. Наверное, их обоих убили… Или подстава, заподозрила она, внимательно присмотревшись к чертенихе. Глаза ее не переставали следить за чертом-писателем, сухие, без слез, да и испуг показался ей театральным.
«Избу продай, – требовала чертениха. – Отдай им, пока деньги предлагают. Домик купим среди людей, деток рожу, не в лесу же им куковать посреди зверей! У той женщины много денег, она много нам даст!» Черт подошел к чертенихе, обнял ее, и она сразу прижалась к нему, уткнувшись в грудь.
«Прошлое избы, тоска ее, боль предательства… Значит, вот как изба попала в полон к Бабе Яге!» – осенило ее. Оба черта растаяли, но боль предательства еще давила на сердце.
– Прости его, он сделал выбор, значит, любил ту женщину и верил ей, – Манька подумала, что если изба видит чертей ее глазами, то, наверное, и слышит. Хотелось ее как-то утешить. – Лучше грустить по тем, кто любит нас. Тебя чужой человек продал, а меня родная мать как котенка на болоте бросила. Если по всем плакать, так можно жизнь в слезах утопить, – и перешла к следующей группе.
– Кому еще нужны деньги? – спросила она строгим голосом.
– А вот мне не деньги нужны, мне любовь нужна! Почему меня никто не любит?! Это моя жизнь так устроена, никому никогда до меня дела нет, – из глаз черта покатились слезы.
– Вали отсюда! Свое бы раздавала, а то чужое… – послал ее черт, который утешал плачущего.
– Откуда у нее деньги?! – презрительно бросил еще один. – Нет же ничего! Навоз и понос… Ишь, обманщица! Кому вы верите?!
– Я не могу взять, у меня совесть заболит! – произнес насмешливо черт невзрачного измученного вида, спрятав руки за спину. – Иди-иди, попрошайка-бесприданница! Кому ты тут глаза собралась намылить?
– Сама никому не нужна, решила нас тут жизни поучить? А мы всем довольны, нам здесь нравится, нас все устраивает!
– Откуда?! Откуда деньги? Своровала? Бабушку Ягу ограбила? Воровка! – набросились на нее.
На какое-то время Манька зависла. И что на это ответить? Ну действительно же ничего у нее нет, и не нужна, и с чего решила, что черти жизнью недовольны?
– Тьфу на вас! – плюнула она. У нее мозги вскипели и в трубочку свернулись, пока она пыталась примерить чертей на избы и людей, чтобы нащупать выгоду Бабы Яги. Пришлось признать, что денег у нее нет, но тогда в воровстве ее зря обвинили.
И внезапно снова обнаружила, что черти разговаривают только между собой.
Черт, похожий на сгоревшего, с перевернутым снопом на голове, пытался задобрить толпу подаяниями, но вытаскивал из мешка всякую гадость.
Манька решила поменять тактику.
– Так, мне нужны деньги, кто будет первый отдавать?
– Я, я, я! – дружно закричали с левой стороны.
– А ей? – Манька обратилась взглядом на черта-избу.
– Фу-у! – понеслось презрительное со всех сторон. – Фу-у! Вонючка она! Ей нельзя давать, она распорядится добром не умеет, это же курица! Хозяйке отдать, тогда толк будет.
Все встало на свои места. Черти начали таять. Наверное, чертей, которые изображали саму избу, изба принимала особенно болезненно, таких чертей она видела в последнюю очередь.
– Я тебе давал уже, возьми, если можешь, вот! – черт протянул черту-избе пустую ладонь и загнул фигу.
– У меня есть деньги, – сообщили с правой стороны. – На вот! – и вывали на черта-избу ведро помоев, облив с ног до головы.
– На, вот, возьми! – радостно сообщили оттуда же, сложив камни в руки.
– Твои деньги, все можешь забрать, откройся кошель по щучьему веленью! – и облили черта-избу дегтем, посыпав сверху прошлогодними листьями.
– Все понятно, – подытожила Манька. – Денег не дождусь, людей тут нет. Остальные что, «дать-взять» не думают? Ни мне, не избе? Я как ты, – обратилась она к черту-избе, – мне еще хуже, с деньгами или без денег, изба – изба, сама по себе ценное имущество, а я ни дать, ни взять – бомжа…
Черт-изба избавился от темницы, а вместе с ним исчезали другие.
– Я искренне верю, что мир состоит из атомов кислорода, водорода и первородных материй. Но где взять коммутативную энергию? – небольшой чертик подергал за подол.
Манька открыла рот и уже не смогла его закрыть.
– Кумати… Комутативная энергия? – поинтересовалась она, старательно запоминая умное слово, чтобы расспросить о нем Дьявола.
– Закрой свой поганый рот, пусть люди умные слова говорят, а ты кто такая? – в который раз грубо повторил черт, который все время пытался заглянуть в лицо, расплываясь пятном выхода из пещеры.
– Огороды городить – это одно, а книжки писать, или болезнь с землей смешать – это другое, – ответил печально умный черт, будто выдал жизненные наблюдения.
– И что же? – удивилась Манька.
– Бродить по лесу, ума много не надо. На кой черт козе умные книжки? Выкини их! Столько кровищи в мире из-за таких книжек! Жить тошно!
– А про энергию все что ли? – не унималась Манька, пытаясь сообразить, что собственно, черт представлял из себя и на кого работал.
– А то, что нет, и не будет имен! – тоном, не терпящим возражений, произнес умный черт.
– Согласен, – качнул головой еще один черт, поддерживая умную беседу. – Умные государствами управляют, а дуракам в лесу самое место. Шла бы ты отсюда!
– Наука закончилась, – сама догадалась Манька. Оставалось найти того черта, к которому адресовались умные речи. Она тут была – не пришей кобыле хвост. Если черти к ней приставали, значит один из них залез в нее, и как правило этот черт был жертвой. Возможно, в этом было повинно ее собственное состояние, в которое она легко погружалась.
Черти были разные: интеллигентные, хамы, попрошайки, богатые, интеллектуалы и просто идиоты, не умеющие сказать ни слова. Но каждый мог произносить только те речи, которые вложили в его уста, и как только словарный запас истощался, черт таял и уходил в другое измерение. Они то и дело путали ее половую принадлежность, иногда свою, не отличались воспитанностью, и порою имели самые скверные наклонности – и у каждого черта за пазухой был камень, который он держал на тот случай, если она с первого раза не определит, как и для чего он тут оказался. Радио то глохло на время, то продолжало кричать на весь мир, что ему тяжело, что оно знает, скольким людям она, принесла зло, исторгая проклятия на голову обреченных жить в ночи, а черти начинали сходить с ума и бились головой о стены.
