Манька через силу улыбнулась Дьяволу, поднимаясь со скамейки. Не такая она несчастная: если Дьявол не врал, то горьким будет у нечисти прозрение. Дьявол любил, но не настолько, чтобы связать с нечистью свою жизнь. Друзей-то у него было немного, и ее он не обижал. Значит, и к ней привязался, а иначе, как объяснить его заботу?
Дьявол постучал половником по чугунку, в котором что-то кипело, распространяя аппетитный запах, жестом отправляя ее в сторону леса. Сам он морщился и протирал глаза от дыма, который подул в его сторону. Обед обещал быть царским. Кроме железного каравая сегодня ее ждала печеная рыба, еловые красноватые нежные початки, зеленые салаты и красная редиска, суп из крапивы, крепкий напиток из обжаренных корней цикория, а раков – целый таз, в котором они варились, начиная краснеть.
Она шмыгнула носом, натянула железные башмаки, не спеша направилась к опушке.
Только сейчас она смогла налюбоваться на изменившуюся за две недели землю. Коротких перерывов между сном и чертями едва хватало на то, чтобы пробежать четыре круга по краю леса и запастись живой водой на следующий день, заполнив бутылку в роднике, чуть ниже того места, где они расположились. И, обычно. бегала она с полуприкрытыми глазами, прислушиваясь к своему дыханию и контролируя мышцы, как учил Дьявол. Но сейчас ее никто не торопил.
На деревьях распустились листья, подснежники и черемуха уже отцвели, но обильно цвела рябина и бузина (Интересно, откуда они здесь? Может, деревня раньше на этом месте стояла? Или крепость – она заметила камни, которые вполне могли быть строительным материалом), раскрылись купальницы и ромашки, первые колокольчики, лютики, гвоздика и лягушачья трава. С реки, насколько хватало глаз, сошел лед. Бурные потоки, пенясь, несли прочь льдины. Избы взрыхлили целое поле, и на поле пробивалась яркой салатовой зеленью пшеница. Несколько внушительных грядок украсились всходами моркови, свеклы, перьями лука, разной травы и даже ровными рядками высаженной капустной рассады.
Как избам удалось мощными лапами управиться с капустой, которая была для них, как микроб, для нее осталось загадкой. «Могли бы попросить!» – подумала она, но тут же вспомнила, что последнее время ей забот хватало. Наверное, для изб было важнее избавиться от чертей. Здоровому море по колено. Капуста была, скорее, хобби, они не нуждались в человеческой пище, а кроме того, у изб было много всяких приспособлений и способностей, о которых она только догадывалась, когда видела, как они управляются сами собой по хозяйству. Жизнь в ее отсутствие текла в избах своим чередом.
Манька любовалась, но уже не удивлялась. Она привыкла всюду после себя оставлять весну или лето, если оставалась надолго на одном месте. Не зря Дьявол разломил ветви неугасимого поленьего дерева, втыкая черенки во многих местах. Тут лето было обширнее по размеру и по размаху. Прогрелся и далеко зазеленел даже прилегающий к лугу лес, из которого в сторону реки все еще текли ручьи растаявшего снега.
Сделав четыре круга, она остановилась у самодельного стола, отдышалась, едва кивнув, когда Дьявол пригласил садиться. Буркнула в ответ что-то нечленораздельное, села за стол и набросилась на еду. Она никогда не отличалась воспитанностью, там более теперь, когда уличила его в любви к Радиоведущей.
По мере того, как приходила сытость, Манька уже начала подозревать, что, может быть, привязанность к Помазаннице у Дьявола связана с его ответственностью за свое детище, а не любовь – нелюбимой себя она не почувствовала. «Может, – подумалось ей, – и не будет он смеяться вместе со всеми?» Она посмотрела в его сторону, но Дьявол равнодушно пережевывал пищу, чего обычно не делал, глотая еду целиком.
Этих раков она в котомке не найдет! – пожалела Манька, гадая, читал он ее мысли или нет? В пище Дьявол не нуждался, иногда она находила у себя в котомке то, что он съел, целое и невредимое. Горбушка железного каравая елась, как свежеиспеченный пшеничный хлеб. Она умяла за обе щеки целый ломоть, и доброжелательно растянула рот до ушей, выражая свою признательность, чтобы Дьявол заметил улыбку. Дьявол, передразнивая, ощерился в ответ, растянув рот и обнажив зубы с острыми и аккуратными клыками.
«Читал!» – расстроилась Манька, почувствовав себя ненадолго виноватой.
После сытного приема пищи хотелось полежать, но Дьявол расслабиться не позволил.
– Маня, время поджимает, – убирая остатки пищи в тенечек, он кивнул на старшую избу, которая присела неподалеку, дожидаясь их. – Вот умрешь, и будешь лежать тихо-тихо, долго-долго, пока не сгниешь, а сознание будет искупать твою лень! Пора заняться зеркалом.
– Наше зеркало еще криво показывает, – пробурчала Манька, нехотя поднимаясь по ступеням старшей избы.
Боялась Манька Дьявола и уважала за непонятные его качества. Она так и не поняла, то ли он есть, то ли его нет. То есть, быть то он был, но как-то странно – весь какой-то не существующий. Проходил сквозь стены, при желании можно было пройти, то он говорил, что не умеет ничего – ни взять, ни выстругать, ни дать в зуб ногой, а то тучи раздвигал, рыба сама выбрасывалась на лед, раки выползали дружным строем, шишки шелушились на кедрах и, как снежинки, семечками сыпались в ведерко, которое он подставлял. Вроде был с душой, а нечисти наплодил, аж, тошно. Странный был – порой до неузнаваемости. Иногда ей хотелось спросить про старика, которого она видела под его плащом: был он, или не было его, а если был, то почему сам он вдруг белое на себя напялил, когда избу сканировал?
И ведь правильно говорят; с кем поведешься, от того и наберешься…
Чувствовала она себя обычным человеком, но вот с нечистью воюет, как какой-то богатырь из древних зашифрованных посланий, которые ей все сказками мнились. Билась с преступными элементами, с чертями, хоронила покойников, спасая избы… Теперь то она знала, что имел в виду сказочник, когда при каждом послании оставил приписочку: по усам текло, а в рот не попало. Сколько меда выпила, когда слушала истории про Ваньку или Василису, а еще про других богатырей и жадных царей, но ведь и подумать не могла, что правду о себе сказывали герои. Получалось, Ванька Ванькой, а голова у него богатырская была, раз смог достать Кощея Бессмертного.
Избушка радостно распахнула дверь.
Она давно воспринимала избы, как одушевленные существа. Были они с такими же неимоверными странностями, как Дьявол: кудахтали, дрова собирали, топили сами себя. Наверное, и пироги пекли. Что-то же кашеварила изба тихо сама с собою. Попробовать ее стряпню, когда вся она была забита трупными останками, Манька отказалась наотрез, а теперь и не предлагала – обиделась. Болели своими болезнями, насколько можно это сказать о избушках, имели привязанности и антипатии, независимые были, со своим характером, со своими… смешно сказать, избушечьими мыслями. Ведь как-то же приняли решение и пошли через лес, чтобы искать у нее помощи. И изба-баня не осталась в той земле, сопровождала больную избушку на всем пути. И не просили, ждали, когда сама догадается. Значит, верили, что не останется она безразличной к их судьбе.
Теперь вот огород развели…
