Дьявол посмотрел на нее как-то слишком строго и осуждающе.
– Ох, Манька, врагами разжиться ты хотела! – обличил он ее. – Нельзя ничего брать у нечисти: волосинку свою сожги да выброси вон, коли в руках врага побывала!
Слава Богу, камнями Дьявол занялся сам, помогая перемолоть их избам через мельничные жернова в подвале. Избы стонали, в трубе гудело, и половицы скрипели, как будто ветер выл и железо ржавое на несмазанных петлях болталось. Но дробили избы камни те быстро.
– А что за камни? – полюбопытствовала она.
– Магниты то, Маня. Те, которые радиоволну усиливают. Что твои караваи. Слышала небось, когда заклятие накладывают, приговаривают: «И пусть будет слово мое твердо и нерушимо, как камень Алатырь!»? Ну, Алатырь, конечно, неприятелю недостать, на нем Закон стоит, но для обмана такие вот твердые камни кладут в укромные места, чтобы они на избу давили и про заклятие забыть не позволяли. Магнетизм их железные приспособления изб тяжелыми делают, и работают приспособления из рук вон плохо: то сломаются, то промахнутся, все вкривь и вкось.
– А-а-а… – протянула Манька, подивившись смекалке нечисти.
Она собрала ушные раковины в мешки, вынесли их на улицу. Дьявол поставил на огонь котел с водою. И когда вода нагрелась, он выгреб угли, оставив только самую малость.
Пришлось ждать, пока парафин и воск расплавятся и всплывут на поверхность. Манька орудовала шумовкой, поливая сверху холодной водой и вычерпывая.
Пока ждали, стал накрапывать дождик. Дьявол принес стакан парного лосинного молока. Молоко было чуть горьковатое и жирное. Ломоть железного каравая, смоченный в молоке, не скрипел на зубах, а таял, как сахар. Конечно, сахар не был дефицитом, и в сахаре она себе не отказывала, но она вдруг вспомнила, когда попробовала его в первый раз. Лизнуть только успела.
Кусочком сахара ее угостил соседский мальчишка, засахаривая малину в трехлитровом бидоне, разбивая комочки пестиком – тот самый, сопливый – ставший впоследствии оборотнем.
«Ну, не ври! – сказала ей бабка, когда она принесла кусочек сахара домой, чтобы с ней поделиться. Прищурилась зло и подозрительно: – Умный парень, да чтобы с дурочкой якшался! Сознавайся, приживалка беспризорная, сахарок мне просили передать? Так я и знала… Позолотили, называется, ручку! Выкормыш обворовывает! Ах ты падина!» – закричала бабка и с размаху ударила поленом.
Сахар выпал из ее рук прямо в грязь…
Именно таким запомнился ей сладкий белый кусочек.
Бабка присматривала за ней как опекун. Взяла из детского приюта, когда ей было чуть меньше трех лет. То ли пожалела, то ли прикрывала надзирательницу детдома, которая приходилась ей дальней родственницей. Тогда ее сильно побили и сломали руку, и чтобы тот случай не стал достоянием общественности, ее удалили из списка сирот и сбагрили бабке, дав немного денег и наказав тихонько похоронить в укромном месте.
Она долго лежала без сознания, но выжила. И рука срослась. Манька так и не решила до конца, где ей было бы лучше: в приюте, в котором ее побили один раз, или у бабки, которая била ее каждый день.
Свое непростое сиротское житье-бытие она вспоминала нечасто, но пока вытапливался парафин из ушей, голова была свободной. Слова Дьявола запали ей в сердце. Наверное, он судил о бабке, как чужой человек, но у нее ближе никого не было. Не было у нее, наверное, матери, думала она, принес аист, не донес до места, увидел лягушку, кинулся ловить, а про нее забыл…
Может, охотники его подбили, а иначе как она оказалась на Мутных Топях? И долго поминали ей этот случай, чтобы она знала свое место. Манька до сих пор не могла поверить, что родная мать бросила ее на этом болоте.
Как непохожи были люди на Дьявола! Раньше она хоть как-то умела придумать им оправдание, но после встречи с Дьяволом все изменилось. С Дьяволом она забыла свои обиды, он ее слушал, старался понять – и на душе теплело. И не пришлось бы идти в такую даль, если бы хоть один человек оказался похожим на него.
Она достала освободившееся ухо из воды:
– Ну хоть маленечко дай, помоги, вот я, интересная, помоги, только меня, меня поминай, любимой меня назови! – уговаривали правые уши женскими голосами. – Я ласковая, добрая, посмотри, какой нежной и славной могу быть…
– Ты никогда никаким людям не давай – по рогам не начнешь ходить! Зла не держи на меня, пусть они отойдут к жизни вечной, а мы с тобой проклянем их! – вторили голоса мужские. – Меня цени, со мною делись! – наставляли они.
– Опять какой-то бред… – дивилась Манька.
– Бред не бред, а люди без ушей только то и слышат! – ответил Дьявол. – Такие уши отравляют землю человека, не давая услышать других. А тут смешного мало. Страшные это люди – слуги нечисти. Не приведи Господи с таким встретиться. Они отрезают головы гаражными кооперативами, закатывая людей в бетон. Показалось такому, что деньга у человека завелась, и пока морок в ухо летит, он пойдет за человеком, доставая для нечисти кошелек.
– Получается, я ворам и убийцам уши возвращаю? – брезгливо скривилась Манька.
– Не ворам и убийцам, а человеку, который без этого уха разобраться в себе не сможет, – ответил Дьявол. – Ум человека слаб, моими знаниями нечисть обращает его в раба. Сам он от моих знаний давно отказался. И все, что ему остается, костерок у нечисти – так Богом заповедано. А я, Бог Нечисти, не выше Бога, и приходится овец и волов поджаривать, которых мне нечисть на жертвенник положила, никто эту тяжелую работу вместо меня не сделает.
– А где он Бог-то?! – возмущенно отозвалась Манька. – Тебя вижу, а Бог разве смотрит за человеком? Куда не посмотришь, кругом одна нечисть!
Дьявол хитро прищурился.
– И сказал Господь Бог: «Вот Я, хожу по Саду-Утопии, и сделал себе помощника, чтобы доверить ему то, что сам знаю, но как Дух смастерить не могу. А человек соблазнился тварью, ползающей на брюхе, и по наущению ее съел плод с Дерева Добра и Зла, ни в добре, ни в зле не разбираясь. Так могу и без Сада-Утопии остаться. Лучше изгоню его из Сада, и тварь вместе с ним, которая будет жить в его земле, размножаясь, как слово, облаченное в плоть, и если докажет, что умеет противостоять наветам тварей в своей земле, вернется. Только, чтобы противостоять этой твари, должен человек подружиться с ангелами, которые охраняют Дерево Жизни…»
Посмеяться Богу над собой, если человек возомнил себя «Венцом Творения», как будто не превзойти Ему себя в земных творениях? Синее небо над землей краше, чем любой из вас… В общем, Манька, обиделся Он. И чтобы не мог человек надоедать ему причитаниями, развел такую бюрократию, что ахнуть и атеистом стать: посредник на посреднике, посредником погоняет. Раньше хоть что-то через пророков говорил, а теперь молчит, как воды в рот набрал, а вместо него к человеку обращаются сынки, матери, девы, архангелы, ангелы, апостолы, святые, мученики, великомученики…
Я уже и запутался, кому какое звание присвоено!