Посмотрел я на все на это и понял: нет Бога на земле! И в небе только я…
Бог Нечисти.
Манька взглянула на грустного Дьявола и согласилась: нет Бога на земле.
– А я слышала, будто восстал ты, будто изгнанный и сброшенный.
– Да как тут не восстанешь, если Бездна недееспособная? – возмущенно отозвался Дьявол. – Но ведь и то правда, что Бездна мне Отец. Одним местом мы с нею мазаны и в больничке никогда не лежали. А тут человеческой головой начинаем высмеиваться, и Закон, написанный Небытием с Бытием, человек пытается перекроить на свой лад, Вселенские масштабы человеческой головой не объять, сколько бы мыслей там ни было вложено. Вроде и прост Закон, а знания надо иметь нечеловеческие, чтобы в нем разобраться. Вот атом – зрит его человек, но разве спрашивает: как это протон смог родить себя, и как электрон нашел его и стал маленьким противовесом? Откуда у бедного протона столько разрядиков, которые питают его силой, и как нейтрон вдруг становится протоном и электроном.
Вот ты, Манька, много бы человеческими понятиями с нечистью справилась?
То-то и оно!
Дьявол выловил шумовкой очередную партию ушей, разложил их на левые и правые, орудуя вилкой.
Манька придвинула уши к себе, приложилась к каждому, бросая свернувшиеся в трубочку в ведро. Правые уши читать было приятнее, чем левые, правые иногда хвалили ее, говорили много такого, о чем она не посмела бы о себе подумать, левые, напротив, ругались и прочили беду, проклиная само ее существование. Что до самих ушей, как и до всего прочего, связанного с мертвечиной, Дьявол к ним руками не притронулся, и сколько бы она ни надеялась на помощь, совесть у него не проснулась.
– Они всегда так? – брезгливо бросая в ведро очередное ухо, спросила Манька.
– Нет, иногда нечисть наоборот их раскладывает, – ответил Дьявол, помогая ей дотащить ведро до ямы, которая на четверть была уже заполненной.
Манька слушала ушной бред два дня, а на третий разразился настоящий ливень, который хлестал, как из ведра. Струи дождя метались из стороны в сторону под порывами холодного ветра, который дул со стороны гор. Где-то там, за пределами обогретой земли, бушевал настоящий ураган, и неугасимое полено не успевало согревать капли, пока они были еще в воздухе.
Не успела она выйти до ветра, как тут же промокла до нитки. Хуже, что из-за свиста ветра услышать ухо просто было невозможно. Пришлось перебраться в старшую избу.
Изба, заметив, что уши тащат обратно в дом, не сразу впустила Маньку и Дьявола, отстаивая свое право на безухое существование. Дьявол долго препирался с избой, скрипя как половица, и Манька уже отчаялась найти у избы понимание, с тоской попинывая последний мешок с ушами, в надежде, что он свалится с крыльца, а там и докатится до самодельного стола, возле которого они обычно разводили костер, сложив из кирпичей небольшую печку, как вдруг дверь отворилась. Дьявол подхватил мешок и, пока изба не передумала, взвалил его на себя, другой рукой затаскивая в избу ее. Дверь за ними закрылась с грохотом – можно было подумать, их не впустили, а выставили.
Изба топилась. Гари накопилось не так много, как Манька ожидала, но на удивление было прохладно.
– Я ей наказал на ночь трубу не закрывать, и окна оставлять открытыми, – объяснил Дьявол. – Я, Маня, пожалуй, поброжу по белу свету, – виновато попросился он, прислушиваясь к завываниям, – а вы тут как-то сами, без меня…
Манька кивнула, понимая, что Дьяволу без этого никак. Когда еще ему удавалось так организовать и примирить людей?! В каждую непогоду он дрейфовал и бесновался, то кидаясь камнем вниз, то взлетая вверх, и у каждого, кто не искал теплое место, приноравливался сорвать головной убор, а то и утащить его самого. Но не только манила его свобода, а как признавался он сам, многие люди, устрашаясь бедствий, полагались на свою голову, замыкая уста нечистотам своим, и тогда каждый человек был как он есть: вампир – вампиром, человек – человеком, и многие слышали голоса нечестивых богов и пренебрегали ими, раскалываясь сами в себе. Так искреннее молиться Дьяволу могли люди только в такое время, когда ужас накрывал их, и каждый из них мечтал лишь об одном: спастись и спасти другого. «Господи! – кричал человек сознанием. – Не дай упасть плите на этого человека, потому что я иду к нему!» И про Спасителей в это время никто не вспоминал, а просто искали силу, которая могла бы удержать плиту. И было: человек спасал душу, или душа спасала человека – и уже никогда их жизнь не становилась прежней. И как только вампир начинал клеветать, дух человека поднимался. И когда Дьявол думал: стоит ли угробить человека сейчас, или дать ему еще чуть времени – склонялся ко второму.
В последнее время Манька сама полюбила непогоду, в надежде, что в оборотне поборет человек, который останется сидеть дома. Но рассчитывать на это не приходилось: каждый зверь в оборотне понимал, что ночь и непогода лучшие его союзники, укрывающие злодеяния от свидетелей.
Время шло медленно. Одно ухо за другим оказывались в ведре, но мешок с ушами будто сам собой наполнялся. Иногда попадались уши, которые были правыми, а ругались, как левые, или наоборот. К обеду изба наполнилась запахом хлеба и стряпни. Изба постоянно кашеварила тихо сама с собою. По кухне проплывали поддоны, чугунки, пару раз на колодец с живой водой сходили те самые отреставрированные бадьи на коромысле.
Маньке пришлось выйти, чтобы поднять их на крыльцо, хотя изба вполне справилась бы и без нее. Ступени сложились в горку, поэтому никаких проблем с подъемом у коромысла и ведер не возникло, разве что было скользко и поднялись они с третей попытки. Откуда изба узнала про такой способ, осталось для Маньки загадкой, но она сама еле поднялась, и вместо того, чтобы умно промолчать, попросила избу вернуть лестницу в исходное положение.
Изба заскрипела, выказывая расстроенные чувства.
Причина стала понятной чуть позже, когда изба бесцеремонно выдернула у Маньки из-под носа очередное ухо и отбросила его в мешок. Как это произошло, Манька тоже не поняла, просто ухо некая сила выдернула из рук и, пролетев по воздуху, ухо оказалось в мешке. По столу проехалась сырая мыльная тряпка, потом еще раз уже сухая и чистая, а потом на столешницу легла чистая выбеленная скатерть, вышитая узорами, как те, что украшали колодец. А дальше стол уставился разными яствами, на которые Манька не могла смотреть без одури. Толстые пышные рыбники, пироги с зеленым луком и свежими грибами, которые росли на опушке пузатым воинством, баранки, булочки, вареная и печеная рыба, икра красная и черная, щи, борщи, сладкая патока, медовуха, медовые пряники…
Что-то из этого, самое лучшее, изба сложила на поднос, закрывая рушником.
Манька вжалась в лавку, глотая слюни…
Изба готовила не для нее, ясно, как день божий… Узорные деревянные тарелки, покрытые росписью, легли друг на друга, но не с ее стороны, а с противоположного краю. К ним приложились две деревянные ложки, большая и маленькая, две кружки… По избе проехался пыхающий самовар, подпрыгнул в воздухе и опустился на салфетку, рядом опустилась ваза с разными лепестками и листьями. К столу подъехал стул, на который опустилась подушечка, на мешок с ушами упало покрывало, прикрывая и два ведра с умершими ушами, которые она уже успела прослушать.
