Манька вдруг поняла, что ей тоже важно, что и как думал о себе Дьявол. Может быть, потому, что ей он казался слабым. Он и половины не мог сделать из того, что мог бы человек. Погодой никого не испугаешь, выползающих строем раков только радостными восклицаниями встретят, а до Ада еще надо дожить. Вот и мать вернуть не мог – но Манька успела полюбить его таким, какой он есть. И когда он говорил о вселенских масштабах, ее это мало впечатляло. Главное, что он умел сделать сильной ее, найти такое слово, которое лечило лучше живой воды, плаща и всяких лекарств. И знал много. Манька задумалась, любуясь его легкой призрачной улыбкой. С другой стороны, ведь нельзя сказать, что Дьявол сделал людей проклятыми, распнул их и вынул душу – он сделал человека, а человек презрел законы своей природы. И что бы она ни думала, он вернул ей мать, теперь она точно знала – мать у нее была! Слабой, сломленной, но была. И жалела она ее, потому что мать не смогла справиться со своим проклятием, что не рассмотрела железо, не встретила в пути Дьявола, и не дождалась, когда дочка вырастет и спасет ее от боли, которую мать несла в себе.
Избы волновались, было заметно, что окошки их блестят, она чуть привстали, лестницы болталась в воздухе, стаи зверьков толпились у входа, пытаясь взобраться по ступеням, роняли запасы. Манька улыбнулась сквозь слезы, но счастливой и виноватой улыбкой, успокаивая их.
Обгоревшие полумертвецы все еще ползали между кострами, изображая мать и ее знакомых, которые интересовались Манькиной жизнью, и чтобы подойти к костру приходилось бить их как следует посохом в лоб. В другое место – они не отставали, а только становились злыми. Драться они тоже умели, ударяясь о нее крепкими головами, и когда она падала, наваливались всей толпой и рвали тело.
Дьявол выливал на всю ораву ведро живой воды и вытаскивал ее, осматривая раны, которые почему-то не заживали, пока она не находила тот самый костер, из которого был ударивший и покусавший ее, и не вынимала щепку.
Дьявол убеждал, что каждый раз укусы их становятся менее действенными и болезненными, но Маньке так не казалось. Голова ее раскалывалась от яда, попавшего в кровь, тело опухло и пальцы перестали гнуться, будто ее кусали не покойники, а осы, она посинела сама, и вполне могла бы стать устрашением для покойников, если бы они умели хоть чуть-чуть мыслить объективно, но мыслили они на уровне животного инстинкта, и этот инстинкт подсказывал им, что она кусок плоти, которым неплохо бы закусить.
Доставали щепки короткими набегами, из самого ближайшего к выходу костра, пока Манька не осознала, что натворила, и не взяла себя в руки. Энергия перестала от нее поступать к мертвецам, и теперь им приходилось жаться к кострам, но многие залазили в чужой, и когда щепка была добыта, оставались неуспокоенными полуобгоревшими трупами, не падая прахом как обычно, а ползли дальше, выискивая тепленькое местечко, и врачующий Маньку Дьявол крыл матом и покойников, и ее, и всех, кто расплодил эту нечисть в избе.
– Вот видишь, видишь, что ты натворила? – тыкал он пальцем в сомкнувшийся вокруг костров ряд пехотинцев, разбрасывая их во стороны лопатой, стараясь отбросить трупы так далеко, как далеко был костер мертвеца. И если он угадывал, труп радостно водворялся на свое законное место, распихивая тех, кто успел обжить костер до него. На кострах завязывались драки, и Маньке приходилось ковшиком живой воды устранять конфликт, который превращался в лобзания и оргию.
– А почему они не видят тебя… я имею в виду нечисть? – спросила она, разрывая костер, на котором горела ее мать. На ее протянутые обгоревшие она старалась не смотреть и слова не слушать, чтобы не было так больно, что казалось она умирает от этой боли и горя. Мать была не лучше и не хуже других покойников, так же ползала по другим кострам, так же пыталась ее укусить.
– По той же причине, по которой люди не видят других богов и ищут их в ком ни попадя, – шутливо ответил Дьявол. – Боги, Манька, страшные заклятия дают – каждый в своей области, а ты хочешь, чтобы мы за руку братались с проклятыми нами? Ведь и вампиры не имеют желания помудрствовать с тобою!
– Я не о вампирах, я могу увидеть. Я серьезно!
– Как Бога – нет, не можешь. Как человека, могущего оборотить на тебя ад – да. Для нечестивого Бога самое страшное зло – быть развенчанным в плоти и крови. Для меня – перестать существовать как Земля и Небо. Проклятие – это способ добыть кровь, и я пью кровь нечестивых лдей, как вампир – и, как вампир, прячу свое лицо. Нечестивый Бог может оборотить на человека проклятие, только имея плоть и кровь, я – не имея плоти и крови. Нечестивый Бог устрашает проклятием, когда человек не имеет любви к нему, я – когда человек не ищет себя.
Вот ты, Манька, видишь меня и слышишь, и разве нашла хоть что-то, что стало бы для тебя наказанием от меня? Мы с тобой несем твою немощь и приближаем час, когда станет она тебе могилой или сбросишь ее, как бремя. Вот повалишь нечисть – станешь умнее меня! – Дьявол усмехнулся. – И вот я – упал перед тобой, и попираешь меня ногами. Какой же я Бог, если ищешь мне оправдания? Но только так я могу рассказать тебе, что горе твое – Город Крови, и все, что в нем. Когда увидела меня, разве ты нуждалась в Боге? Ты меньше всего искала бы Бога. Ты сидела и думала: где тот, кто скажет, что делать мне с железом, как обратить его на голову тех, кто взялся меня судить несправедливыми судами?
А те, кто не видит меня, спят за крепкой стеной: где-то глубоко в их подсознании сокрыта уверенность, что их уже простили и приняли. И они не спрашивают, кто и почему. Им будет больно узнать, что это не так, как тебе, когда ты узнала, что есть тот, кто взял право судить тебя. Не видящим меня – я боль, тому, кто видит – освобождение. Я не насильник, если больно видеть меня, я не буду мозолить глаза. У меня нет ничего, что я могу дать представителю рода человеческого. В буквальном смысле – ничего! Если я предстану перед ним, то нищий и голый. Зачем мне, нищему и голому, воровать человека, зазывая к себе правдами и неправдами? Разве у меня есть дом? Разве есть у меня богатства, о которых мечтает человек? Куда я его поведу, где укрою, где найду ему крышу, если я Земля и Небо? Мы не нужны друг другу, поэтому люди не видят меня.
Но, как и все Боги человека, я имею над ним власть и могу обратить на него проклятие. Причем совершенно противоположно его Богам, не имея ни крови, ни плоти, если он не оставляет мне первенцев от начатка всего, что имеет. По его вине я нищий и голый. Это он, живя в моем теле, беря из этого тела все, что ему нужно, забывает о том, что у всего этого есть хозяин. Забывает о том, что именно я заключен в землю, и вся земля, со всеми планетами, звездами, галактиками и пространством принадлежит мне.
– А трудно судить? Как ты можешь судить объективно, если ты любишь нечисть? – спросила Манька подхватывая ведра с прахом и направляясь к яме, которая была уже полной.
– Когда это ты поняла, что я ее люблю? – изумился Дьявол, замерев на месте и через пару секунд материализовавшись сбоку.
– Но как же, ты же ее Бог, – Манька вывалила мусор из ведер и повернула обратно к избе.
– Ну, Манька, ты меня скоро с ума сведешь своими вопросами! —поражаясь Манькиному костному мышлению, проворчал он. – Люди так мало мыслят объективно! Я – властелин Ада, причем, единоправный властелин. Каждый во вселенной знает, что попасть в Ад – это обречь себя на вечную муку или оправиться во Тьму внешнюю. Каждый знает, что вырваться из Ада – пройти все круги Ада, и праведники ужасаются судьбе грешников. Есть такое выражение – Ад кромешный. Разве стал бы я мучить подданных, если бы хоть чуточку любил зло? Просто, когда про кого говорят, что он имеет принадлежность к Дьяволу, все считают, что за деяния я буду гладить его в Аду по головке. Да нет же! Нет! Я объяснять буду, почему никакой Бог не бежит облегчить его участь. Люди изображают меня чудовищем – и правильно изображают. Если я создал Ад – значит, я получаю от этого удовольствие! Но ведь нигде не сказано, что туда попадет законопослушный гражданин! И опять же, все знают: что незнание закона не снимает ответственности – но найди мне человека, который пытался бы закон проткнуть умом. Какая мне разница, как человек пытается трактовать его? Не надо его подгонять под себя, он уже под меня подогнан, я трактую закон, я его исполняю. Все люди уверены, что если он Бог, то закон на его стороне – как бы не так! Ты сначала запредельно прочитать его сумей!
