Со старика на пол полилась струями вода. Он снял с себя одежду и отжал ее. Даже семейные трусы, которые он снять постеснялся, были у старика в горошек. Сразу бросилось в глаза, что Дьявол для гостя недостаточно хорош. он посматривал на него искоса, хмурился и обижено выпячивал губу.
Старые знакомые – и чего-то не поделили, догадалась Манька, не было между ними мира, но и вражды тоже не было.
– Ты, Манька, шибко медная! Убить надо, и поделом! – проворчал старичок, рассматривая стрелу в ее руке, Голос у него был приятный, мягкий и не старый. Прозвучал таинственно, завораживая, будто поманил куда-то.
– Поговори мне еще! – перебил его Дьявол. – Тебя бы в баню: отмыть, шелуху отодрать и безопасным сделать, а то в одном глазу слеза, в другом ерунда, а в третьем… А третьего как не было, так и нет! Стреляешь все так же противно не метко?
– Да когда я стрелять-то умел! – изумился старичок. – Разве что по водицу сбегать! Но и тот хорош, кто воду поднес. Коли рана ни в грош, лечись водой, кто хошь! Бросил меня тут и забыл. Сам бы с мое помотался по свету, – обижено укорил он Дьявола. – А если ты про этих… – мотнул он головой, – то я все больше бью по черепушке, по черепушке. Только сила во мне не та, – посочувствовал он себе.
– Ну да, конечно, ты бьешь, изменник развеселый, – усмехнулся Дьявол. – Последний раз, кому ты набил морду, был я! – обиженно напомнил он старику.
– Может, лучше покормите меня? Что вспоминать старые обиды? Кто помянет, тому глаз вон, – старик повеселел, одеваясь. Одежда его волшебным образом высохла в одночасье. Он быстро осваивался, цепляясь глазом за все, что было в подвале, и каждый раз удовлетворенно кряхтел, оставшись переменами довольный. Видимо, старика знал не только Дьявол, но и избы.
– У тебя глаза: хоть бей, хоть не бей – откатились и обратно прикатились… Не стошнит от нашего ужина? – съязвил Дьявол.
– Не стошнит, – заверил старик, развел руками: – Сами подумайте, какая мне польза от ничего неделания? Я вам пригожусь еще, могу покормить, лосей, гусей, уток наловить. Поднести, если чего надобно. По стоящему дельцу я соскучился. Стрелять не мастак, – признался он, изучающее присматриваясь к Маньке. – Но ведь кто воду мутит, тот омутом крутит, а я омуты все как один изучаю, добро добром привечаю. Угощаю всех чин-чином. И злому нет от меня прохода, пну так, чтоб почином – летели… к Дьяволу, Батюшке Бытия, в костерок кипучий, где слезой горючей омывают меня!
– Ладно тебе, нормально разговаривать умеешь? Или последний умишко растерял за последние две тысячи лет? – усмехнулся Дьявол, похлопав старика по плечу.
– Умею, если не прогоните! – пообещал тот.
– Вас как звать-то? – спросила Манька.
– Безопасный мировой судьец, – насмешливо скривился Дьявол. – В именительном падеже у него есть все, кроме ума. А как падеж начался и как на могильник попал, вряд ли вспомнит.
Старичок поклонился Маньке низехонько, не обратив на Дьявола внимание.
– По-разному кличут, кто как. Но мне больше нравится Гроб Гремуар Борзеевич, – представился старик с легким поклоном. – Можно проще, или мастер Гроб, или Борзеич. Скрывать не буду, первое имя настоящее, а второе истинное.
– А третье? – умно спросила Манька.
– А третье, Маня, мне не дано понять. Это тайна великая! Вот как разгадаю его, так сразу пойму, откуда первые два взялись.
– Макулатур ты беззлобный, – засмеялся Дьявол. – Иди, поешь, а то оборотни завоют скоро! Все самое интересное из-за тебя пропустим.
Пока поднимались по ступеням, Манька никак не могла отойти от своей задумчивости, озадачившись природой имен.
Изба уже накрыла на стол, привечая дорого гостя не хуже водяного.
– Я, Маня, шитый по-черному белыми нитками. У меня на раз два година годину меняет… – шмыгнув носом, проскрипел Борзеевич, уминая зелень деревянной ложкой. Достал пару рыбин из бочки, понадкусал хвосты, обвел стол, стрелы, сложенные на лавке, и избу завистливым взглядом. – Богато тут у вас, а я все по лесам, по горам, да пешим ходом… Эх, и почему я раньше тебя, Манька, не встретил? Был бы у Дьявола в чести, а теперь как бы с боку припек.
– А Манька от тебя не бегала из горницы в горницу, – холодно ответил Дьявол. – Ты же сам обманными своими штучками глаза ей не раз и не два застил!
Старичок ужался виновато, а Маньке удивленно взглянула на Дьявола: не было у нее никогда встречи со стариком, такого встретишь – вряд ли забудешь. И глаза он ей не застил.
Может, понарошку, время тянут?
– Глаза у него в горошек, – пояснил Дьявол. – Есть такой прием, вот как бы смотришь в книгу, а видишь фигу, когда там ума палата, да горы злата. И наоборот, смотришь, видишь гору злата и ума палату, а там мор, черт, да позор. Ненадежный он старик, но если с ним по дружбе, то многое может сделать: помочь, поберечь, постеречь… Я ему многим обязан, и много обязан как бы он мне, а вины передо мной у него, как звезд на млечном пути. Что ни срам, так от него! Порой такое может наворотить – меня запросто переплюнул.
Манька кивнула, ничего не ответив. Старик Борзеевич приближался к ним.
– Маленько перехватил вчера, сегодня приболел, не полечишь мне мозги? – попросил он, болезненно щупая голову. – Грамотно поднимали позитрон. Наслушался, накушался, и был изгнан вон…
– Отдай демона на заклание, тогда полечу, – пообещал Дьявол.
– Не рано ли уговаривать начинаешь? – оторопел старик.
– А ты подумай, – попросил Дьявол.
– Ой, какие, Маня, подсвечники у вас красивые, один дракон, второй дракон, третий… – вскрикнул старикашка, округлив и без того круглые глазенки. – А я как-то во дворец захаживал, там того же мастера произведение: девица красоты неописуемой, на голове кирпич, а на кирпиче тазик с цветами… – Он долгим взглядом посмотрел на удивленную Маньку и обернулся к Дьяволу. – И что? Как мне объяснить, что линии мастера имеют некоторую пространную природу и те же руки мастера легко лепят и Сатану, и Спасителя?
Дьявол хитро прищурился, но Манька уже догадалась, в какой дворец захаживал старик.
– Вы меня имеете в виду? И Благодетельницу? Только это на меня возложили кирпич и тазик с цветами…
Старик изменился в лице.
Он только сейчас заметил, что на шее Маньки висит медальон: золотая монета в обрамлении креста крестов. Взгляд его сразу стал завистливым, пальцы слегка задрожали, он поперхнулся и подавился, долго смотрел на грудь, будто не верил, потом прокашлялся, вышел из-за стола, приблизился, слегка нагнувшись, обеими руками взял медальон и поднес к глазам, поворачивая из стороны в сторону, попробовал золото на зуб.
Зуб обломился и выпал.
Его выпавший золотой зуб вызвал в нем еще большее удивление. Глаза округлились до предела, густые заросшие брови поднялись домиком.
– Что, неймет? – поиздевался над ним Дьявол.
