– Тогда почему я чувствую себя Иудой? – всхлипнула Манька.
– Хм, а чем тебе Иуда не угодил?
– Ну как…
– Человек увидел, как на глазах свершилось преступление, сообщил куда следует, что в этом плохого? Разве сейчас не зовут стражей порядка, увидев преступление? Может, он сам вершил правосудие? Люди судятся между собой с незапамятных времен. Почему только Йеся и ученики его, не рискнувшие не то, что выступить в защиту Учителя, но и признать, что были с ним, боялись этого суда? Почему никто не рискнул заступиться за Мессию? Значит, было чего боятся.
– Но Иуда не по совести сдал Учителя, за деньги!
– А сейчас разве не дают вознаграждение за опасных преступников?
– Спаситель только просил людей любить друг друга, прощать…
– А еще возненавидеть душу и принять его в качестве Бога. Человека, который не смог заставить плодоносить смоковницу. Крестил огнем. А как можно дух человеческий крестить другим духом, пусть даже с большой буквы, и оставить дух не поврежденным в уме? Дух человека – сознание. Если наложить сверху другое, останется ли человек в своем уме? Не так-то просто раскрыть преступление, когда человек снаружи цел, а внутри мертвец.
– Но ведь Иуда вернул награду! И повесился!
– А еще он слезно молил отпустить Йесю и принародно отказался от показаний, а после бил себя в грудь и оправдывался перед апостолами!
– Этого не было. Он просто повесился.
– Милая моя, он убивал невинных людей, и ему было стыдно смотреть им в глаза. Он приговорил себя к смерти, когда ни о каком приговоре Спасителю речь не шла, еще до того, как Пилат вынес решение. Он не мог знать, что Йесю казнят. И не зря первосвященники купили землю для погребения на те деньги, которые он вернул: человек, дух которого заключен в темницу, нежилец.
– Тогда почему его считают предателем?
– А когда люди помнили добро? И кто из ныне живущих попытался понять уклад народа, который внезапно был объявлен врагом? Разве апостолы обвиняли народ, что нет заботы о сиротах и вдовах? Или, может быть, кто-то упрекнул власть в несправедливости и жестокости? Их принимали, кормили, позволяли праздно шататься. Даже отрубленное ухо не поставили им в вину. А кто из них хоть раз высказал уважение человеку, добывающему хлеб трудом? Бандиты назвали предателем честного человека – и весь мир согласился, потому что весь мир стал как эти апостолы и Йеся. Так нужны ли миру честные люди?
– Ты думаешь, меня обвинят?
– А кого еще? Маня, нечисть всегда найдет себе оправдание, и найдется та, которой оно покажется убедительным. Имея перед собой учение трусов и мертвецов, людям свойственно поступать так же. Кто станет свидетельствовать о твоей невиновности, понимая, что ему в этой деревне жить? Да и есть ли у тебя свидетели? Увы, Маня, я не смогу, я не от мира сего, меня в природе не существует.
– Но почему мне так тошно? – Манька снова всхлипнула.
– Потому что Мертвец гонится за тобой – и чем дальше ты уходишь, тем меньше оставляешь ему шансов спасти свою шкуру, – Дьявол решительно поднял Маньку, поставил на дорогу. – Оставь ловцам человека погребение живых, а нас ждут менее значимые дела – мы будем улавливать в сеть мертвецов. И первая рыбка уже заплыла! – Дьявол жестом указал на гору позади. – На твою поимку отрядили лучших оборотней деревни.
Холм и в самом деле подозрительно пестрел людьми, а ветер доносил гневные возгласы. Манька испугалась: столь скорые поиски как-то не вязались с утренним деревенским покоем. Девочка была большая: ну, решила за первоцветами сбегать, у подружки засиделась, в укромном уголке книжкой зачиталась…– вряд ли бы ее хватились до вечера.
Что бывает с человеком, когда на него возвели напраслину и выслушать некому, Манка знала не понаслышке. Она быстро подобрала котомку, посохи и, петляя вокруг прогалин, рысью бросилась в сторону леса.
– Интересно, что подвигло убийцу на такое ужасное преступление… – задыхаясь, спросила она. Дьявол скользил над землей, будто и не бежал.
– Мало причин рыть яму соседу? – он поплыл рядом. – Забор переставил, жену увел, собаку съел, калекой сделал… Кто не мечтает отомстить? Но много ли будет радости, если не сможет наблюдать за горем соседа? Сдается мне, нас вчера слышали. Помнишь, ты обещала показать приют, в который тебя не то рыбаки, не то охотники сдали. Только так могли узнать, в какую сторону мы направляемся.
– Нас еще видели – вся деревня, – на выдохе, выпалила Манька. – Нарисуют портрет, раздадут стражникам. От всей страны не убежишь, уж лучше самой сдаться.
– Чтобы учинить расправу, достаточно наличие подозреваемой, а объявить государственный розыск, потребуются предъявить более существенные улики и доказательства. Следов мы не оставили, и не на что натравить собак. Так что, вперед!
– Ты ведь знал, что так будет!
– Скажем так, видел, как мужик тащил мешок.
– А чего ж не разбудил?! – на ходу упрекнула Манька.
– И что бы ты сказала? «У вас подозрительный мужик подозрительно рано отправился в лес с подозрительным мешком»? Да и спала ты там, откуда не могла его видеть.
– Девочку жалко!
Имея средства быстрого передвижения, погоня двигалась намного быстрее, но мелколесье из березовой поросли с нежно-зеленой листвой надежно закрывало ее от погони. Свернув с дороги, пересекли еще один открытый участок, используя для прикрытия насыпь, а после снова бежали со всех ног. До лесного массива оставалась совсем немного. Голоса, собачий лай, топот лошадиных копыт слышались почти за спиной. Оглядываясь, Манька с ужасом понимала, что ее вот-вот схватят. И не понятно откуда у нее взялись силы, чтобы так быстро бежать, будто ее несла какая-то потусторонняя сила.
Наконец, достигли края густого леса, Манька нырнула под сень разлапистых елей, чуть сбавив шаг. Выйти на дорогу не рискнули, засаду вполне могли организовать с другой стороны, если преследователи догадались воспользоваться средствами быстрой связи. Да это и не требовалось: та часть погони, которая двигалась по дороге, прочесывая придорожные опушки, уже обогнала ее.
К счастью, лес оказался недолгим, он внезапно оборвался, и Манька оказалась на опушке открытого пространства. Она снова увидела мутную Безымянную реку, раскинувшийся на обеих берегах городок со множеством богатых усадеб, высоких и низких домов, с магазинами и портовым рынком, дымящими заводскими трубами и угольными насыпями. Недалеко от нее, через небольшое поле, в обход городка, отделяя жилые постройки от лесного массива, вела широкая дорога. По дороге размеренно катились кареты с богатыми путешественниками, тянулись уставшие, груженные товаром караваны и обозы, неспешно куда-то шли по своим делам нарядно одетые люди.
Стараясь не привлекать внимание, вышли на дорогу, пристроились к обозу, а после смешались с толпой пеших людей. Никому из них не было до нее дела.
Из церкви, наверное, возвращаются, догадалась она, увидев на пригорке позади большую церковь с золотыми куполами, служба закончилась.
