Но окончательно Манька утвердилась в мысли, что Дьявол не умеет быть ни добрым, ни злым, но исключительно порядочным какой-то своей, особенной порядочностью, и за здорово живешь проедает плеши своим благословением не только людям, но и нечисти, на следующий день. По глупости своей, или по случайному стечению обстоятельств, попала она в вертеп разбойников, и Дьявол, на ее глазах, разочаровался в нечисти, о которой она думала, что, получив неопровержимые доказательства материального пришествия их Бога и его бесконечной любви, разбойники поладят с нею и полюбят Дьявола.
А ведь хотела порадовать людей, открывая глаза на истинного Покровителя…
На следующее утро Манька шла по улице, наслаждаясь мороженым, и рассуждала сама с собою. Пора – думала она – начать жить по-человечески. Золотой песок и слитки, намытые в реке, она обменяла на деньги у местного ростовщика, и сразу же накупила одежды, мыла, полотенец, вкусной еды. А когда проходила мимо трактира с вывеской о свободных комнатах, вспомнила, что когда-то и у нее были простыни и теплое одеяло. Наверное, в трактире и душевая с горячей водой была, а ей так хотелось помыться.
Она потом удивлялась, почему тогда этот старый и неухоженный трактир показался ей, будто дом родной, как будто лучше на свете не сыщешь. Где-то в глубине души она понимала, что не нужно ей это сейчас, но ноги сами ее несли, будто черт глаза застил.
Внутри трактир Маньке не понравился: грязный, бедный, вроде трактир, а еду не подают, кашу с маслом хвалят, а не хлебают. На скудный стол посетители трактира выкладывали свое и ели сообща, объяснив ей, что так выходит дешевле. Объяснили, это «общий стол». А после спросили, не принесла ли она чего с собой, а трактирщик ей за это скидку на комнату сделает.
Она всю свою еду и выложила, только бутыль с живой водой обратно в котомку сунула, промочив перед этим горло. Но несколько нагловатых парней выхватили бутыль из рук, пустили по кругу. Когда очередь дошла до нее, она отлила немного воды в котелок, чтобы развести ее после.
«Пусть пьют, – подумала она, – им тоже надо быть здоровыми!»
И опять себе удивилась. Вроде подозрительная компания, а так приятно с ними сидеть, будто сто лет их знает. И язык сам собой развязался, и еду руки сами выкладывают, и душа за каждого болит. Сознанием видит, понимает, а в сердце тепло и радостно. «Может, изменилась я, вот и людей начала по-другому видеть? – ловила она себя на мысли. – Ведь сколько времени я бродила по лесу одна…»
Один из мужчин, самый крайний за столом, которому вода на втором круге не досталась, увидев, что она воду не выпила, стал ее упрекать и показывать на нее пальцем, чтобы остальные уразумели, какая тварь подсела за стол: крысятничает, людей не уважает.
– Без нее мне к Ее Величеству не дойти, – объяснила она. – Это живая вода.
– Что может быть ценнее нашей дружбы? Разве жизнь у тебя просим? У нас тут все общее! – обрушились на нее с упреками.
– Дружбой я, конечно, дорожу, но воды не дам. Заговоренная она, лечебные свойства имеет. А источник ее за перевалом. Мне нельзя назад, мне Посредницу надо найти, – решила она настоять на своем. И собралась уходить: подняла с полу железный скарб, шагнула на порог, а трактирщики и постояльцы следом:
– На что ты, Маня, обиделась, день худой выдался, не стоит так болезненно на слова реагировать, тем более, несешь поганым ртом такое, что нам не по себе становится. Уж не отравила ли ты нас? Что за вода такая? Впервые слышим.
– Это вода, обычная вода, – объяснила Манька. – Исцеляет она и врачует раны. Мы с Дьяволом, Богом вашим, нашли ее за перевалом, – попыталась она успокоить собравшихся. – Ее раньше драконы пили. Я, правда, не знаю, как она сейчас действует на нечисть, но Дьявол не отравился, значит, и вам можно.
– Да можно ли Дьявола всуе поминать? – в ужасе перекрестилось благочестивое собрание. – Разве ты Сатана, чтоб смущать наш неискушенный разум?
– Нечистый в тебе сидит, – наставил на нее крест один из посетителей. – И мы исторгаем него проклятие, как Госпожа Наша велит, помазанная на царство самим Господом Йесей, воссевшем на престоле отца Небесного!
Святой Отец…
И тут поклонники и фанаты Помазанницы…
Бежать бы прочь, но природное любопытство и желание заключить с нечистью мир, заставило ее вернуться. Это раньше она слушала батюшку и не приставала с вопросами, а теперь, возомнив себя подкованной, испытывала непреодолимое желание поделиться полученной от Дьявола мудростью. Ей казалось, что живым словом можно вылечить человека, убедить неопровержимыми доказательствами. Человек – не Дьявол, он умеет сомневаться, искать истину, менять мировоззрение, на то он и человек.
– Да как же можно накликать, если добрым словом помянуть Бога вашего? – опешила она. – Он же прямо перед вами стоит! День и ночь слышу, как любит вас, восхищается, заботится, дает вам пищу на каждый день!
Народ в трактире посмотрел на нее, как на умалишенную.
– Да ты, Маня, вместо того, чтобы Богу душу отдать, нам могилу копаешь? – опешив, пооткрывали рты слушатели во главе со Святым Отцом. – Ты кому, тварь подзаборная, служишь, уж не Дьяволу ли?
– Как я могу ему служить, если он себя моим Богом не считает? – она воззрилась на Дьявола в совершеннейшем потрясении. – Видишь! Знать тебя не желают! Как так-то? И ты за эту неблагодарную паству стоишь горой?
– Как, как… обыкновенно, – порадовался Дьявол. – У нас, Маня, у нечисти, через голову не прыгают. Ты, вон, прямо перед ними со словами, а кто тебя услышал? А Помазанница электромагнитной плеточкой да жезлом железным – и нет ее, а страшатся и уважают – голова! Думаешь, Йеся их спасал? Выкуси! Он меня спас от чудовищной упертости и приставучести неразумного стада! Я вот, Бог Нечисти, а где очереди в приемную? И фанаты толпами не таскаются. И вроде на виду, а подойти ко мне можно лишь через Посредника. Йеся – он ведь действительно, Маня, все грехи ваши на себя принял, никто их под нос мне не сует. Истинно говорю, я обрел столько свободного времени, что даже после смерти не приходится объяснять, чем вы мне не угодили. Поставил впереди Йесю – и бегут к Абсолютному Богу, Отцу моему Небесному, радостные и счастливые. Я, Маня, Узник, заключенный в Землю, как Свет, который Бездна родила, а тут еще вы со своей тьмой и мерзостями, да на что оно мне?!
– А за что тогда Помазанников любишь? – опешила Манька.
– А ты думаешь, легко каждый день на виду? То проповеди читать, то на ослах разъезжать, то на каверзные вопросы отвечать… Сегодня пальмовые ветви постилают, а завтра спрашивать начнут: а тому ли мы махали, а тому ли ветви постилали, и уже другое кричат: «смерть ему! смерть!» Быть Пастырем – тяжелое бремя! Ты спрашивала, как удержаться? Армией, драконами, игом железным, а еще надобно накормить того, кто престол снизу держит, чтоб не изнемог, не упал, а то ведь самому недолго свалиться. А какую силу надо иметь, какую особенную стать, чтобы глупости твои за мудрость сошли. Ты вон, перед ними стоишь, а кто тебя услышал? А Помазанников и слышат, и разумеют, и слово – закон! Как после этого не любить и не восхищаться ими?
