Манькины мнения попадали именно в такой вакуум, вызывая праведный гнев у кого-то одного, но так яро защищающего всех остальных, что услышать ее уже никто не успевал.
Но праздник жизни продолжался: кто-то повторял ее мысли – и становился всеобщим любимцем. И когда она, насмерть замученная железом, не могла уснуть, рассматривая звезды, и думала, думала, думала, отрываясь сознанием от покрытого язвами тела, от невыносимой боли и уязвленного самолюбия, которое напоминало ей, что ей приходится бегать за какой-то Благодетельницей по всему государству, и что она не прошла еще шестой части государства, не износила первый комплект железа, Дьявол протягивал ей кулек с семечками:
– На, поплюй, легче станет. Ты эту лестницу видишь, потому что не дано, а кому дано, не задумывается. Ему некогда, он ступени считает, – ждал, когда она опорожнит кулек, и приказывал: – А теперь ложись спать! – благословляя: – И пусть тебе приснится что-нибудь из жизни бедного народа!
А другие сны Маньке и не снились.
Никакие не снились. Без воды стало совсем худо. Новые зубы оказались чуть тверже прежних, но и они без живой воды искрошились за пару недель, ноги снова превратились в кровавое месиво, а от посоха руки каменели так, что к вечеру не могла поднять кружку с чаем. Ей уже казалось, что и живая вода ей приснилась.
– Почему у меня в голове нет твоих умных мыслей? – в который раз спрашивала она Дьявола с тоской, думая о смерти, как о чем-то неизбежном. Иногда ей казалось, что даже ее сердце превратилось в камень, объятое холодным мраком.
– Знала бы ты, как Дьявол исторгает мысли в ум нечисти, закололась бы от ужаса. Радуйся правильным рассуждениям, которые он терпеливо втолковывает день за днем, – в который раз отвечал Дьявол, говоря о себе в третьем лице. – Правда – это внутренне чувство справедливости. У тебя она своя, ты о теплом местечке под солнцем мечтаешь, у Помазанницы своя, чтобы Маньки место знали, а для меня правда – чтобы положенные награды находили героев. Нет у тебя заслуг, не за что тебя награждать. Смирись!
И Манька снова думала, почему Дьявол так говорит? Что плохого в том, чтобы жить хорошо? И как Благодетельнице удалось всем доказать, что она идеальная во всех отношениях?
И после этого он будет утверждать, что посылает в ум Помазанников какие-то ужасы?!
И однажды она так уверовала в несправедливую раздачу благой мыслительной материи, что решилась дать себе дьявольской головой. Чтобы не думали гонители, что не умеет стать, как они, а Дьявол бы убедился, что она не худший экземпляр представителя рода человеческого. Она не понимала, как он мог не привязаться к ней, ведь она была ближе прочих. Он был не один такой: люди, с которыми она делилась последним, помогала, чем могла, часто поступали также, по-дьявольски. Когда удача, наконец, приносила им почет и неисчислимое имущество, она начинала надеяться, что человек возьмет на себя заботу о ближних, среди которых числила себя, но человек вдруг избавлялся от ее общества правдами и неправдами, выбрасывая из своей жизни, как ненужную вещь.
Но Дьявол – не человек, он был Богом, ему ли жалеть умные мысли?
Да так она увлеклась своими рассуждениями, что смотреть под ноги времени не осталось.
«Я прибью эту тварь! Сыпну цианистый калий! – придумывала она способ избавиться от мучительницы. – Подсуну бледных поганок!.. Дождусь у ворот и…» – в голове ее рождались одна картина за другой: как нанимается во дворец прислугой, как пробирается на дворцовую кухню, как несет поднос с ядовитыми жареными грибами, или как караулит у ворот и подскакивает к экипажу, забрасывая карету бомбами, или хоронится в дворцовом саду, чтобы пустить стрелу, когда мучительница выйдет на балкон…
«Пусть меня убьют, она умрет тоже! – думала она со всей яростью. – Я заставлю ее пожалеть обо всех неправедных обвинениях!»
Дьявол растворился: как Богу Нечисти ему положено укладывать мысли нечисти, помогая сортировать и выстраивать цепочки рассуждений, когда все обстоятельства будут учтены. Именно так он иногда оказывал медвежью услугу, приберегая точные сведения для противника, а если открывал их тому и другому, то как бы случайно, но по факту преднамеренно, подсказывал образ мышления противной стороны.
Обрастая подробностями возмездия, которые она понесет Благодетельнице, Манька шагала вперед. «Я буду другой! – думала она, взращивая в себе ненависть. – И когда с кем-то случится беда, я заткну уши, закрою глаза, буду радоваться, что у меня ее нет! Пусть сами отправляются в Царствие Небесное, а что до господина Упыреева… – самого закую в железо!»
Конечно, в ее планах были пробелы: никто в деревне не отважился бы покуситься на кузнеца, охрана у него была надежная, чтобы и волос с головы не упал, и царский сад, наверное, охраняли не хуже, а еду Ее Величества, сто пудов, сначала другие пробовали, а на подкупы нужны такие деньжищи, которые ей за всю жизнь не заработать, да и бомбу ей негде взять, она имела о них смутное представление. Даже стрелять нужно сначала научиться. Но подробности возмездия она оставляла на потом – главное, придумать верный способ.
Она не заметила, как прошла три брошенных деревни с пустыми развалившимися и заколоченными домами, мимо пепелищ, мимо разрушенных ферм. А что заметила, списала на реформы – не все смогли их пережить. В отдаленных селениях, при отсутствии дорог, больниц, школ и прочей инфраструктуры, люди или дохли, как мухи, обработанные дихлофосом, или умирали естественной смертью, не имея возможности продлить бренное существование, или уезжали, покидая родные места, отправляясь на заработки в цивилизованную часть государства, а часто обращались в прах по собственному желанию. И немного удивилась, когда услышала, как впереди тявкнула собака, а сразу за тем раздалось глубокое мычание, похожее на вой.
Звуки разом оборвались…
Манька остановилась, прислушиваясь.
Где-то в глубине подсознания шестое чувство предупредило: волки! Крупные собачьи следы, оставленные в глине после дождя, были повсюду. Но вслед за тем она увидела следы копыт крупных животных и копытца маленьких свиней.
Жилая деревня впереди, не иначе…
Место-то дикое, вот и завели крупных собак…
Откуда здесь волки, где еще недавно жили люди? Она прошла много дорог, много лесов, и ни разу пути ее с волками не пересеклись. Да тут, наверное, охотники и рыбаки часто бывали. Места грибные, богатые, луга широкие, в реке по вечерам крупная рыба била хвостом.
Ответив умнику, как учили в школе, что волки в стаю летом не собираются, Манька прибавила шаг, стараясь миновать лесополосу и лог. Встреча с человеком тут, когда поблизости не было людей, ничего хорошего не сулила. Бывали случаи, когда одиноких путников ловили и продавали в рабство, и спасала их только сила воли к побегу. Не всех, кому-то не везло. Похитители обычно отделывались небольшим штрафом или минимальным сроком, больше года еще никому не давали, а кого-то даже благодарили: умели приучить к труду праздно шатающихся в непотребных местах.
