– Меня, конечно, зачем народу неприятности…
– И так приучали копать яму брату. А когда поняли, что не осталось того народа, решили Благодетели, что и Орден Золотой не нужен. И стали героями сопротивления – и еще больше полюбил их народ. Так что правду говорит история: был народ, и не стало его, и пришел другой: грамоте не обучен, размножался только в неволе, а помнил лишь то, с чего его история началась: «И решил Благодетель, что не искренно его любят люди, ибо Бог у народа был со многими лицами, но он в них не вписывался».
– А почему книги не остались, рукописи?
– Бог с тобой, какой же Победитель позволит про себя плохое читать? – удивлялся Дьявол Манькиной глупости. – Фараоны Египетские друг другу милость Божью не прощали, а тут резня такая. Приходили, не оставляли камня на камне, и уносили с собой головы. Это сколько ж надо отрубить, чтобы в народе грамотного не осталось?
– А почему нельзя было сразу две идеологии иметь? – не унималась Манька.
– Идеология идеологии рознь. При моей идеологии человеку вскоре подумать о Благодетеле страшно, ибо я, Бог Нечисти – голая правда о Помазаннике моем. Я, как Истинный Благодетель, настраиваю человека против своего конкурента, а по идеологии Благодетеля в Бога веруют, а доказательства требовать запрещается. Я легко могу показать Благодетеля, что вот, человече, от тебя убыло, а у Благодетеля прибыло, а он не может поставить перед фактом, что вот, от человека убыло, а у Дьявола прибыло. Да и какой Благодетель позволит, чтобы рядом жил тот, кто имеет сомнение в его божественном происхождении? Вот и остались только те идеологии, в которых Благодетель – как бог.
– Значит, нечисть от тебя избавилась, – злорадствовала Манька.
– Меня нельзя изжить, ибо Жив, – гордо отвечал Дьявол. – А Благодетель – пока живо бренное тело. Но их много, и на смену одному приходит другой.
– Но тебя не видят.
– Не все решаются увидеть, и не каждый согласен взять в попутчики, – поправлял Дьявол. – Представь, идем с тобой тихо, мирно, никого не трогаем, и вдруг подступают к тебе разбойники и требуют: «отрекись от Дьявола!»
«Я-то отрекусь, – согласишься ты, – а проблему решим? Я его вижу, а вы нет!»
И выколют они тебе глаза.
Вот так ходили слепые старцы по государству, которым терять было нечего, и пели песни про Ванюшу-дурака, чтобы хоть что-то осталось в памяти народной. Вспомни, что не гусляр, то слепой – и обязательно грамотный. И все время в бегах!
Но меня видят сознанием! А как сознание выколоть? Голову разве что отрубить. И рубили, пока люди с моей идеологией не закончились. Или посадить в темницу, окружив радиопередачами, среди которых голос мой ослабнет и перестанет слышать его человек – и садили, пока весь мой народ не оказался запертым.
– И ты простил?
– Ну почему же… Над стадами поставил пастухов. Разделил сына с отцом, мать с дочерью, свекровь со снохой. Периодически вывожу в люди самую крепкую нечисть, которая в печи вас сжигает и головы рубит. Размножаю болезни, гною в тюрьмах, бывает, в сумасшедший дом отправлю, обращаю мечты в прах. Или, наоборот, поднимаю мечту, чтобы видели, что даю, кому пожелаю. В море иногда смываю, поджариваю радиоактивными излучениями явно, сталкиваю лбами… Мне спешить некуда. Не будь людей, снова жил бы в иллюзии, что я совершенен, уникален, и нет у меня изъяна, а поскольку хорош, то и врагов быть не может. Полной мерой живу сейчас, все у меня есть: и враги, и фанаты, и конкуренты. Так что, Маня, человек себя нечистью наказал, а я при своем остался. Мне важнее, сколько земли я смогу из Бездны достать, а сколько в раю поселил, так от этого одна головная боль.
– Значит, не врут про тебя…
– Конечно, не врут! Кому как не нечисти знать, на кого она равнение берет! – Дьявол собой гордился.
– Выходит, зря я к Помазаннице иду?
– А я сразу предупредил. Но нет худа без добра: без железа, кто догадается, что ты та самая Манька, которую Ее Величество невзлюбила?
– Но ведь был же Царь, который народу вольную дал, значит, не все Благодетели плохие.
– Был, дал. Когда жаренный петух в одно место клюнул. А дело было так…
И рассказывал Дьявол свою версию прошлого.
Расплодились в государстве Благодетели – и каждый сам себе на уме. Все кланяются, ручку целуют, мужики пашут, сеют, жнут, а при нужде можно продать, обменять, подарить, или насмерть забить ради потехи. Стоил мужик дорого, чтобы себя выкупить, да не так, чтобы шкуру не спустить. Девки на выбор, наливочки рекой, пьянки-гулянки… А были и такие бояре, которые уже Царя-батюшку за Благодетеля не считают. Все страны заморские над Царем-батюшкой посмеиваются, того и гляди войной пойдут. А еще купцы: насмотрятся на заморское житье и смущают народ вольнодумными речами.
А в государстве кругом поруха, куда не кинешь взгляд. Золото в земле лежит, а добывать некому. Железа в земле навалом, а ядра к пушкам приходится за границей закупать. Читать и писать народу запрещали, чтобы крамолой голову не забивал. А беглыми безграмотными крепостными много ли производство наладишь? И где взять крестьян, чтобы пустующие земли заселить, и баб, чтоб нарожали солдат защищать государство от интервенции? Того и гляди, иностранные царства-государства полстраны оттяпают.
А за границей уже новую землю открыли, где всякий сброд силу за силу не считает и грозит землю поделить по-новому. Наука вперед продвинулась: породу коней железных вывели, когда один конь караван тащит, электричество придумали – и не спокойно у них, не хотят по старинке жить.
– Ужас, как тяжело народу жилось, – соглашалась Манька.
– Ужас не ужас, а где ты видела памятник крепостному мужику? – пожимал плечами Дьявол. – Все больше Благодетелю. Каков у народа Идеал, таковы и Благодетели. Хотят Интернационального Спасителя – и Благодетели, все как один – Йеся, со всеми его мудрыми наставлениями. Каждый день человек видит Спасителя перед собой и не разумеет.
– Так ведь это хорошо! Но они-то как раз не такие! – с жаром убеждала Манька.
Дьявол разводил руками:
– Да как же не такие? Много ли Йеся кому подал? – ехидно спрашивал он. – А почему Благодетель должен? Йеся не Благодетелям заповедовал подавать, а народу, и подает человек. Йеся не платил – и Благодетель платить не будет, но три шкуры спустит с человека. Причин много: то рубль не сделал червонцем, то не такую одежду надел, а то захотелось так, потому что рожей не вышел. Сколько раз Йесю принимали со всеми мытарями и грешниками, а он хоть раз сказал «спасибо»? И человеку никто не скажет, но «радуйся, что я с тобой». Йеся не сеял, но приходил на готовое, и к человеку придут, когда урожай созрел. Он в сеть живых улавливал – и человека будут улавливать. Не бунтовала Святая Церковь против рабства, сама и записывала рабом, не шла крестным ходом на помещика, а выявляла неблагонадежных. И, бывало, порола, головы рубила и живьем еретиков жгла. При каждой церкви имелись казематы и подвалы с пыточными приспособлениями, а для чего, если не против человека?
