Обрадовавшись, шагнула за порог…
И сразу задохнулась от вони гниющей плоти. Запах в избе стоял тошнотворно-спертый, будто она попала в отапливаемый морг, куда свозили покойников со всей округи и оставляли гнить. Изба разила трупными разложениями, помоями, чем-то кислым – да так, что сытый ее желудок сразу вывернулся наружу. Хорошо, что пока шли, пища успела протолкнуть себя в кишки, желудок оказался пустым. Она зажала нос, борясь с порывами рвотных потуг. Повернула назад, но когда обернулась, не то бабка, не то женщина отрезала ее от двери, защелкнув сложно устроенную щеколду, повернув крюк, вбитый в стену.
Дышать в избе она научилась не сразу, и не сразу привыкла к тусклому свечному освещению. На столе в подсвечнике в виде многоглавого драконе из двенадцати свечей горели только два свечных огрызка.
«Посредница! – догадалась Манька – Она нашла ее!»
Фу-у-у!
Радости Манька не испытала. Трудно было поверить, что кузнец господин Упыреев имел в виду ее натуральные внутренности, но, судя по запаху, с Посредницы станется. Она пощупала нож, примериваясь, как скоро сможет его достать, и крепче сжала посох. Глаза от едкой вони слезились, хотелось оказаться на улице, чтобы глотнуть воздуха. С трудом заставила себя дышать мелкими вдохами. Через несколько минут пребывания в избе, то ли от аллергии, то ли от попавшей в организм инфекции, нос заложило – дышать ртом разу стало легче.
Наконец, она смогла осмотреться.
Сама хозяйка выглядела бы молодой, если бы из-под лица у нее не выставлялось еще одно, которое выдавало в ней старуху. Не так, чтобы выставлялось, просто видела Манька и морщины, и скрюченность – а ум отверзал увиденное, придумывая старуху приятной женщиной без определенного возраста. Каждый палец старухи-молодухи украшало золотое кольцо, а то и два, шею – дорогое колье, губы ярко накрашены помадой, глаза обведены сурьмой, крашенные в рыжий цвет волосы собраны в узел на макушке. И одежда выдавала в ней, скорее, городскую жительницу: теплые вязанные лосины, обтягивающая водолазка, поверх шерстяная туника с золотым шитьем, на ногах кожаные сапожки, богато отороченные мехом и каменьями, точно хозяйка встала не с постели.
Горница была большая, но пустая. Кровать да широкий стол с лавками вдоль стены, в углу, рядом с дверью – большой резной сундук, на котором стояла огромная ступа с метлой, и над ним приколоченная к стене вешалка. Вдоль стены натянуты веревочки, с которых свисали высушенные связки из разных трав, в банках под лавками и на лавках – высушенные змеи, лягушки, порошки, снадобья и сушеные грибы. Были здесь и дорогие вещи: на столе – подсвечник в виде дракона на двенадцать свечей – сто пудов из чистого золота, на вешалке новехонькая широкая с капюшоном соболиная шуба, тут же, рядом со ступой, на сундук небрежно брошены кожаные перчатки на меху и дорогая сумка с каменьями.
Старушка в деньгах не нуждалась…
Кухня располагалась за печью, полузакрытая сдвинутыми занавесками, а зев печи – что-то среднее между камином, русской печью и печами для обогрева – непривычно выставляла себя напоказ длинному широкому столу, занимающему весь передний угол.
Маньке даже показалось, что, когда она вошла, печка была повернута в ее сторону.
На плите, перед зевом в большую печь, в чугунном котле, булькало зеленое варево, явно не овощи. И все кругом было покрыто толстым слоем пыли с немногочисленными отпечатками рук и ног хозяйки, как будто женщина жила где-то в другом месте, а в дом заглянула только что.
Манька с любопытством уставилась на печь, изучая ее устройство. Когда строила дом, она мечтала именно о такой: у огня посидеть, пироги испечь, избу обогреть, или истопить один ее угол, чтобы приготовить еду. Уложить ее задумку в одну не получилось, пришлось печнику заказать две, но доделывал печи уже кузнец Упыреев.
– Проходи, ласточка моя, думала, не дождусь, уж домой собралась, – проскрипела женщина по-старушечьи и не по-доброму хихикнула, не особо скрывая сивушное любопытство.
– Откуда вы знали, что я буду мимо проходить? – изумилась Манька, смекнув, что Посредница дожидалась именно ее, подгадав ее приход день в день. Она испытующе взглянула на старуху-молодуху, закрывая варежкой нос и рот от зловония.
Знак был недобрый: неужели вампиры знают, где ее искать?!
А про Кикимору?
Она еще крепче сжала посох.
– Ворона на хвосте принесла, – съязвила Посредница и помягче добавила: —Заприметили тебя неделю назад охотники… – голос у старухи остался недовольный. – Как тебя не заметишь: где прошла – там нагадила. Надо ж было народится такой тварью, ведь даже в лесу от тебя житья нет! Чего учудила – людей пугать! Да кем ты себя возомнила?! – она придвинула табуретку к столу.
Манька виновато шмыгнула носом.
– Зеленым Миром… Лес хотела уберечь… Государственный, – присела на краешек стула, положив котомку с железом к ногам.
Обвинять ее в убийстве Кикиморы старуха-молодуха с елейным масляным взглядом, похоже, пока не собиралась. «Наверно, не поняли еще, что болото высохло, думают, замерзло…», – догадалась она. Но на сердце было неспокойно: старуха-молодуха казалась выше ее на две головы С крепко сбитым, широким в кости совсем не старушечьим телом. Если при изъятии внутренностей завяжется драка, неизвестно, кто кого. Дьявол ее, конечно, неплохо подготовил, только на силу всегда найдется другая сила. У этой спортивно-подтянутой фурии, по виду, своя физическая подготовка имелась. С такой биться – не по воздуху Дьявола молотить, и не полусгнившие мощи Кикиморы шилом протыкать – эта могла легко пришибить с одного удара, вон какие кулачищи с толстыми пальцами-сосисками. Манька себя худой и карлицей не считала, но на фоне женщины она смотрелась малорослой и хрупенькой. Эта запросто не только коня на скаку остановит, но пришибет – не заметит.
– Зеленым Миром? – передразнила хозяйка, перекосившись в лице. – Ты в своем уме? Мы и без тебя свое поберечь умеем! Благодетельница наша миллионы из казны выделяет на охрану, а ты этот самый зеленый мир по ветру пустила! Как теперь разоренным и ограбленным в глаза будешь смотреть? Люди деньги зарабатывали по велению самой Государыни, добывая для нее мясо и пушнину, а ты их грабила и имущество уничтожала. Ведь за все спросят! Ох и бестолковая ты, ох и бестолковая!
– Так ведь жалко зверей, – возмущенно отозвалась Манька.
Никаким Зеленым Миром в домиках браконьеров не пахло. А если судить по куче высушенных песцовых и енотовых шкурок, сваленных в углу между стеной и сундуком, и сюда охотники часто наведывались, щедро отсыпая лучшие шкурки убитых зверей Посреднице.
– А мне-то как жаль, что тебя эти звери не сожрали… Проблемы бы и твои, и наши закончились. Как же ты уцелела? Боязно, небось, было? – прищурилась старуха-молодуха.
Умасливать елейными речами, как Кикимора, Посредница ее не собиралась. Видимо, сразу догадалась, зачем Манька к ней пришла и особо не церемонилась, сразу давая понять, что она тут хозяйка и правила у нее свои.
