После бунта старуха явно затаила злобу: слова сочились как яд через скрежещущие зубы. В голосе – плохо скрытая угроза, взгляд источал ничем не прикрытое презрение и почти ненависть, Манька чувствовал, что от желания заставить ее плюнуть в колодец старуха не отказалась, затаив в уме какой-то план. Ладони сжимались в кулаки, будто она готовилась придушить ее прямо здесь и сейчас, но предвкушение чего-то более мучительного останавливало. Больше всего сейчас Баба Яга напомнила ей кузнеца господина Упыреева, который принимал ее на работу, чтобы потом, когда подходило время платить, оштрафовать за какую-нибудь надуманную провинность или порчу, чтобы она ему втрое больше осталась должна.
– Что в них особенного, дрова как дрова.
Баба Яга зачерпнула ведром воды из бочки и плеснула прямо в печь на поленья. Поднялся пар, жар, а когда все рассеялось, поленья горели по-прежнему.
Манька восхищенно округлила глаза, проявив к поленьям повышенный интерес.
– Круто! А я и не знала, что такие бывают.… – мысли ее тут же повернули в свою сторону, где и как применить их в дороге и каким образом отщипнуть от поленьев лучину, пока Баба Яга не видит.
Перебрав всевозможные способы их транспортировки, она пожалела: если поленья все время горят, да еще с таким жаром, тащить их с собой вряд ли получится, но, если бы такие дома иметь, так и дров не надо – это ж какая экономия! Как тут не позавидуешь?
Зато Баба Яга, уловив ее интерес, сразу обвинила ее во всех грехах, начав торговаться.
– Вот и узнала! Благодетельнице, Маня, принадлежат они, – старуха семенила за ней, заложив руки за спину, с какой-то глубокой, плохо скрываемой радостью, которую Манька списала на гордость за столь ценные поленья. – Есть у нее и скатерти-самобранки, и сапоги-скороходы, и блюдечки с голубой каемочкой, на котором все царство-государство рассмотреть можно, как на ладони. Тебе разве доступно такое богатство? Но будет доступно, если в колодец плюнешь. Одно полено сразу тебе отдам. Представь, живешь ты – и голова о дровах не болит, – как будто прочитала она Манькины мысли.
– Нет, мне не надо, оставьте себе, у меня и без того ноша тяжелая, а тут еще горящее полено тащить… И вообще, я, наверное, в теплых краях поселюсь, после встречи с Ее Величеством. Долгое лето, фрукты круглый год… Хватит с меня зимы, – размечталась она.
Потеряв к поленьям интерес, Манька отвернулась, снимая с себя котомку и вязанку и складывая нехитрый скарб на лавке в углу парной, выставив за дверь в предбанник ненужную лампу. Сложила на поддон на пологе шампунь и мыло, повертела в руках веник, замочив его в тазу.
– Хорошо в нашем царстве-государстве люди живут, у которых голова на плечах… – Баба Яга стояла посредине и рассматривала ее с подозрением. – Кто бы стал со мной спорить, попроси я плюнуть в колодец? – подкатив с другой стороны, уже более миролюбиво вопросила она, качая осуждающе головой. – А увидела бы, как вода тебя отвергает, и сразу поняла бы, о чем тебе умные люди толкуют. Ведь не во зло, добра желая. Еще не поздно исправиться, – голос у старухи вдруг стал ласковый-ласковый, слезно-сочувствующий.
Манька промолчала, даже не взглянув в сторону Бабы Яги.
– Маня, ты сотни верст прошла, одна, в железо обутая, ради светлого будущего. И вот оно, будущее, ждет тебя, осталось пару шагов ступить да стряхнуть с себя невзгоды и горести, так что ж ты упираешься, дитятко?! Я ведь к тебе с открытым сердцем, со всею душою, как к родной кровиночке…
Манька вдруг поймала себя на том, что ей отчаянно захотелось рассказать старухе о своих нечеловеческих муках, и даже покаяться в убийстве Кикиморы, будто сыворотку правды выпила, и даже мысленные уговоры самой себя молчать действовали как-то слабо и неубедительно, но внезапно взгляд ее упал на Дьявола, который скромно сидел в уголке, орошая лицо крупными слезами, влюбленно и благоговейно глядя на Бабу Ягу.
– Нет! – ее ответ прозвучал твердо. – Утро вечера мудренее, куда ж вы так торопитесь?
– Жизнь, Маня, не человеком отмерена. А вдруг завтра не будет? Вдруг скажет Господь: «Все, переполнила ты мерзостью своей чашу терпения»? И умрешь с гноем в уме и в сердце, лишенная радости войти в Царствие Небесное аки луч света в темное царство? Ведь и я была как ты, могилу себе копала, но добрые люди отмыли, очистили, волшебству научили, радость вернули.
– Бабушка Яга, давайте не будем смотреть внутренности прямо сейчас, а то мне спать хочется, упарилась я тут, выйду на улицу – враз застужусь. Пользы от меня сейчас никакой. Если простужусь, завтра точно не будет. Скоро полночь наступит, я в это время сплю давно. Вы идите, не ждите меня, я тут, в предбаннике переночую. Тут тепло и места много. Или в лес вернусь, только обсохну.
– Ну, завтра, так завтра… Вижу, бесполезно тебя уговаривать. А жаль, добровольно должна была плюнуть, от чистого сердца. Ну да ничего, вот подведу тебя завтра к зеркалу, посмотришь, как черна внутренность твоя, согласишься не только плюнуть, но и с внутренностью той расстаться с радостью, еще и просить будешь! Вампир ты, Маня, истинный вампир, кровушку людскую пьешь, потому как увидишь человека хозяйственного, крепкого на ногах, сразу мечтаешь к нему присосаться, а сама ты ни на что не годная, ни к чему не приспособленная, ничему не обученная, но думаешь, будто людям ровня.
Бабу Ягу как будто подменили: сердечность слетела с нее, как сорванный порывом ветра пух с одуванчика. Но мякиной обвинений Манька была сыта по горло: кузнец Упыреев тоже обвинял ее и в лености, и в безграмотности, и в алчности, когда хотел на зарплате сэкономить, а если не соглашалась, сразу зверел – чуть до драки дело не доходило. Аттестат об образовании и прочитанные ею книги очков ей не добавляли, грамотностью он считал умение людям пыль в глаза пустить и обмануть себе на пользу.
На всякий случай она отошла от котла с кипятком подальше: не приведи господи, сунет старуха головой в кипяток и сварит заживо – кузнец Упыреев запросто мог бы, попадись она ему под горячую руку. Баба Яга не кузнец Упыреев, но про Баб Яг в сказаниях всякое говорили: будто усаживают людей на широкую лопату и суют в печь, чтобы поджарить и съесть потом. Но были и другие: кормили, поили, в бане мыли, снабжали клубочком, который катился в нужное место, или тем же блюдечком с голубой каемочкой, которых у Благодетельницы, по словам Бабы Яги, было пруд пруди.
Или пропуском…
Судя по тому, как хозяйка настойчиво пыталась помыть ее в бане, ей попалась относительно добрая Баба Яга, но с уклоном в злую сторону, судя по стараниям наклеить обличающие ярлыки и желанию занизить самооценку клиента. Так что ждать от нее можно было все, что угодно – и доброе, и худое.
– Это я-то вампир? – зыркнула Манька, доставая из котомки сменное белье. – Я своей кровью давлюсь, не чужой – вампирами от этого не становятся. Привыкли голову имуществом мерить, а Спаситель Йеся богаче жил?! Так же бродяжничал. Правильно, голова у вас есть. Может, потому, что умеете переложить свое иго на другие головы? Так что, кто вампир, мы еще посмотрим! – пригрозила она, подвигая к себе посох. – И не надо меня зеркалом пугать, я в зеркале сто раз себя видела.
