Манька застыла в диком животном ужасе, внезапно сообразив, что Дьявол ничуть не шутил, когда прочил ей смерть. И сожрала бы ее Посредница, если бы он не накормил и не надоумил…
Ее вывернуло несколько раз прямо тут, в подвале. Выскочила на улицу, скорченная судорогами, выблевывая желтую едкую слизь, и до двери избы-бани ползла на карачках, содрогаясь от рвотных потуг и откашливая из легких застрявшие намертво ядовитые трупные испарения.
– Ладно, пойдем, добьем эту тварь, а то еще оживет! – отрешенно сказала она, когда пришла в себя. Еще раз вернулась в избу, закрыла накрепко подвал, нашла на кухне внушительных размеров секач, который заметила еще раньше, когда примеряла силу Бабы Яги с секачом на себя, сравнивая его с ножом под рубахой – вернулась в избу-баню. Рана от топора уже перестала кровоточить, свинья дрыхла мирным сном, громко всхрапывая.
– Побудь со мной, а то мне одной страшно. Пожалуйста! – подавлено, в полном опустошении, попросила она Дьявола.
Дьявол спорить не стал, уселся на поднятую и приставленную к стене скамейку, терпеливо дожидаясь, пока она перерубала свинье шею.
Пришлось здорово повозиться. Не выпей свинья свою отраву, ни за что бы она с нею не справилась. Манька поняла это, когда измерила диаметр шеи: трудоемкость была такая же, как перерубить ствол дерева в три обхвата. Да и глаза не так уж сильно были повреждены, чтобы не зажить, скорее, залиты кровью рассеченных век и сдавленные ударом. Все-таки Баба Яга не была свиньей в прямом смысле этого слова, напоминая бородавочника.
– Кол еще надо бы в сердце вогнать, – посоветовал Дьявол. – Вдруг она в роду вампирических родственников имела, оживет, не приведи господи!
Манька согласилась и на это – вбила кол.
До сердца он не доставал, едва протиснувшись сквозь ребро. Пришлось сначала разрубить грудину и чрево, обнажив край сердца, но так было надежнее. И не пожалела, вбила не один, а сразу три кола.
И сразу вышла на воздух, к колодцу, черпая ковшом воду и отпивая большими глотками, уже не сомневаясь, что вода в нем живая. Не стала бы Баба Яга ее просить повернуть колодец, будь он мертвый.
Потрясения и усталость были столь велики, что она не сразу пришла в себя. Но после живой воды силы стали возвращаться. Спать решили на улице, недалеко от колодца. В бане оставался неподъемный труп свиньи, в доме – битком набитый подвал с покойниками.
Для лежака набросали прямо на снег найденные в предбаннике веники, рядом, с той и с другой стороны, положили неугасимые поленья, которые весело потрескивали, отправляя сноп искр в небо. Из печи их вытащил Дьявол – он в огне не горел и в воде не тонул.
Манька сразу же уснула мертвым сном. Она даже подумать не успела хорошо это или плохо убить свинью, которая вовсе и не свинья, а злая старуха, и кто были те люди в подвале, и что она будет делать завтра.
И ни один волк в эту ночь не завыл – все звери остались в лесу.
Проснулась она поздно, Дьявол ее не будил. Возле неугасимых поленьев было тепло, как летом. Смоляной воздух шибал в нос – и едва уловимый запах цветов. Манька представила себя на лесной поляне, а сверху синее-синее небо и белые облака, как в том сне, который она видела неделю назад.
Вот так лежать бы и лежать!
О вчерашнем она старалась не думать – сразу начинало поташнивать. Потянулась, разминая мышцы. Открывать глаза не хотелось, чтобы не улетучилась мечта – не часто она могла представить образы так отчетливо – и все же пора было вставать и грызть свой железный каравай, при воспоминании о котором десны с остатками корней от зубов заныли.
Но, стоило облизать нёбо, как она почувствовала, что десны за ночь зажили, а из них прорезались ровненькие зубы, выталкивая старые корни, которые можно было сковырнуть языком. Манька расплылась в улыбке от уха до уха. Десны не болели – они страшно чесались.
Она сладко потянулась – открыла глаза…
И ахнула, а глаза сделались круглыми, как пятаки.
Резко села, озираясь вокруг себя, соображая: если это ей снится, в своем ли она сне?!
Поленья лежали рядом, но не горели. Они почти полностью ушли в землю. Нижняя часть поленьев пустила корни, в нескольких местах корни приподняли землю, выставляясь наружу. А с других концов поленья дали ростки, которые уже ветвились и выпустили листья. Трава вокруг, почти до самой опушки, где еще лежал снег, была зеленая-презеленая, небо синее-пресинее с белыми облаками, а вокруг, почти на всем лугу, густо зацветали подснежники и другие первоцветы. Деревья и кусты поблизости окутались зеленым маревом распускающихся листьев. Рядом, в оттаявшей и очистившейся ото льда реке, у самого берега плескались рыбины, выскакивали из воды и хватали на лету разбуженных мух.
Избушки квохтали и выгребали что-то лапами из земли, перебираясь с места на место, насколько позволяла тяжелая здоровая стальная цепь, толщиной с ее тело, а позади них тянулись кандалы с добрую повозку. Цепи крепились к огромному железному столбу, вбитому посередине луга, чуть-чуть не доставая до опушки и колодца. Но передвигались избы сравнительно легко, и, чтобы не запутаться в цепи, ходили вокруг столба кругом, как зеки на выгуле, сначала в одну сторону, потом в другую.
Вспомнив о себе, Манька подумала, что ее железо нисколько не легче, если мерить по силе. Но ей со своим железом было свободней. Не хотела бы она оказаться на их месте.
Дьявол сидел чуть поодаль с блаженной улыбкой на губах и отсутствующим взглядом, выпуская флюиды, которые стекали в землю, и ловил те, которые поднимались от земли, только уже другого цвета.
Манька до боли протерла глаза, но ничего не изменилось.
– Я что, всю зиму проспала? Как спящая царевна? Ущипни меня за ухо! – жалобно попросила она.
– Что ты, брось! Такой должна быть вся земля! – мечтательно и протяжно проговорил Дьявол, не отвлекаясь от своего занятия.
– Да что случилось-то, ты можешь объяснить? И чего поленья… проросли? – Манька ткнула пальцем в поленья, которые выпускали по пятому и десятому листу.
– Ровным счетом ничего! Теперь тут всегда будет так. Лето! Поленья отдали свой огонь земле, и она согрелась. Это неугасимые поленья. Сами они не местные, но ведь и земля перед тобой только самая нижняя часть… – Дьявол засуетился, выставляя вперед себя котелок с порубленной зеленью. – Я набрал крапивы свежей и щавеля, поешь. И еще, надо бы избы освободить, перерубить железо, а то потом будешь вспоминать и жалеть, что не отпустила – начнешь оглядываться, назад потянет, время начнем терять.
И снова ушел в нирвану.
– Чем перерубить? – оглянулась Манька в расстроенных чувствах.
Дьявол поморщился, что ему приходится отвлекаться.
– Топором, – ответил он. – Иди, не мешай мне! – и снова ушел в состояние энергообмена, демонстративно повернувшись к ней спиной.
Манька взяла топор, отметив про себя, что с такой цепью вряд ли вообще возможно справиться, даже если сварочный аппарат на руках, боязливо приблизилась к избам, обходя их и присматривая дорогу для отступления.
