Манька промолчала.
– Разве я не просил тебя вернутся, бесславно дожить свой век и, не мороча мне голову какими-то безумными мечтами о лучшей доле?
– Я себя безнадежной не считаю, – буркнула она.
Дьявол безнадежно махнул рукой.
– Просто ты пока не осознаешь до конца, что произошло, когда твой ближний уничтожил твою матричную память. Это не только память, это матрица человеческой жизни. Там таланты, словарный запас, опыт, навыки, знания, сила… То, что делает завтра лучше, чем вчера. Все стерто и уничтожено, а вместо твоей жизни напихано столько мерзости, что непонятно, как ты до сих пор не собрала все постыдные грехи и не убилась. Поэтому, Маня, веду тебя к Помазаннице, чтобы не я, а она сказала об этом. Надеюсь, что увидев ее воочию, однажды сможешь сравнить с тем, что слышишь в себе, и это сравнение как-то тебя образумит и поставит на место.
– Ну, предположим, сила у меня есть, вон я как маньячку завалила. Жалко ее, но ведь не каждый бы справился.
– Вот уж я посмеюсь, когда убийство Кикиморы и Бабы Яги на тебя повесят, – Дьявол озадаченно почесал лоб: – Даже не представляю, какую кару можно ниспослать, чтобы была равнозначна деянию. Ну, придумаем что-нибудь.
Манька тихо облилась кровью.
– Мало ли кто мог Бабу Ягу пришить, в лесу старушка жила, с подозрительными личностями водилась, – торопливо ответила она, снимая с себя вину. – Я думаю, когда узнают, сколько людей на ее совести, мне еще медаль выдадут.
– Да кто тебя станет слушать, если по радио объявили виновницу?
Манька прислушалась к себе и отрицательно мотнула головой.
– Может, и не объявили, может, это голос совести?
– Ну ничем тебя не проймешь! – раздосадовано всплеснул Дьявол руками. – Ну, услышала – и то хорошо, – успокоился он. – Зато знаешь теперь, что не стоит ждать, что кто-то заговорит с тобой ласково. Когда ты рядом, голова у людей окрыленная и стадное чувство увлекает за собой. Себя может изменишь, а люди разве изменятся? Теперь-то, надеюсь, понимаешь, каково им оставаться с тобой людьми?
Дьявол помолчал, давая ей время осознать подвиг народа, который не уронил достоинства и не избавился от нее сразу же, позволив жить среди себя.
– Так ведь это ты крикнул «убей ее, как свинью!» – возмутилась она. – Я как раз была против.
– Мало ли что Дьяволу в голову взбредет… – опешил Дьявол от переложенной на него вины. – Это доказывает только то, что мозгов у тебя нет. Старушка была величайшим государственным деятелем, вершителем судеб…
– Так уж и вершителем…
– Возможно, у Бабы Яги ретранслятор стоял, которые по всему царству-государству понатыканы, а когда ты предъявила ей обвинение и сослала в места безобидные, ретранслятору тоже пришел конец, – Дьявол послюнявил палец и выставил его над головой, будто проверял направление ветра. – Ну, так и есть! Прореха в радиоперекрытии, каналы не умножаются. Если бы еще пару штук завалила, может, научилась бы делить волны, чтобы не спорить со мной и не доказывать всякую ересь. Я любую частоту могу не только услышать, но и увидеть. И если бы умела, как я, понимала бы, что хорошего Благодетеля надо ценить, потому что на его место может такой прийти, что предыдущий ангелом покажется. В жизни так оно и бывает.
– Так надо их искать и уничтожать! – воодушевилась Манька. – Ну, если ты не против, – добавила торопливо, подлизываясь к Дьяволу. Она вспомнила, что победа ей досталась случайно. Только благодаря Дьяволу не выпила сонную отраву и вылила в зелье Бабы Яги, и вооружение с собой таскала, потому что не позволял ей от железа отлынивать, а еще предупредил, чего от старушки ждать. Без него мылась бы до смертушки. Какие диверсии, о чем она? Да ее лесное зверье схарчило бы у первой елки.
И Дьявол косвенно подтвердил ее мрачные мысли:
– Ты думаешь, они где попало стоят? Их нечисть охраняет. К тому же, восстановить поваленную вышку – плевое дело. Где одну повалишь – там десять новых построят.
«Ну и слава Богу!» – обрадовалась она, не имея ни малейшего желания отнимать жизни у дорогой сердцу Дьявола нечисти. Она еще от Кикиморы не оправилась, а теперь думай, как снять с себя подозрение за убийство свиньи. Какое может быть алиби, если в избах куда ни плюнь везде остались ее отпечатки. Оставалось тешить себя надеждой, что, когда Чрезвычайные Стражи вскроют подвал, им будет не до нее. А еще успокаивало то, что опознать в кабанихе-мутанте Бабу Ягу Стражам будет непросто. Ну, заглянула на огонек за пропуском, ну, помылась в бане… Отпечатки на кольях? Поверхность не полирована, а на шероховатой поди докажи, что это ее отпечатки. Судя по шкуркам за сундуком, гости у Бабы Яги бывали часто – мало ли какой разбойник старушку невзлюбил. «И со своими наглыми бесстыжими зенками прусь во дворец…» – укорила она себя. Хватит с нее убийств, уж лучше в лесу хорониться, чем тыкать в ничего не подозревающую нечисть осиновыми кольями.
С новыми силами двигалось легко. Спустя какое-то время она уже весело напевала под нос, изредка просматривая новости. На взгорках и открытых местах слышимость голосов усиливалась, но по радио передавали только гадости – охота слушать его быстро пропала.
Главное, что у нее снова была живая вода! И железная ноша не казалась такой тяжелой, как раньше. Шутка ли, наполовину сносила первую пару железных башмаков, стерла до половины железный посох, съела половину железного каравая! Раньше, пока признаки были не так заметны, избавление от железа казалось невозможным, но теперь – она не сомневалась – справится! А вечером, когда разбили лагерь, у Маньки появилась возможность по достоинству оценить удобство и незаменимую пользу неугасимого поленьего дерева. О хворосте теперь можно было не беспокоиться, хватило того, что собрали поблизости, и без разницы, сухой или сырой. Неугасимыми дровишки не становились, рано или поздно костер прогорал, но пока неугасимое полено оставалось в костре, дрова будто перенимали неугасимость, даже сырые ветки горели ровно, не дымили, разливая вокруг приятное уютное тепло. Теперь на каждом привале она могла согреться, подсушится, быстро вскипятить воду и разогреть обед, а на безветренную ночь, если не валил снег, даже шалаш перестали строить, зажигая под елью по контуру четыре костра, в каждый бросали щепку и устраивая лежак в середине.
Жизнь налаживалась…
Ветку-рогатину Дьявол втыкал в землю. Даже на дневных привалах она успевала пустить корни, а за ночь обрастала порослью, растопив снег вокруг. И часто Манька по утру обнаруживала себя в растаявшей луже, среди подснежников и молодой крапивы или сныти, не переставая удивляться и радоваться погодной аномалии и необъяснимому росту травы. Явление, само по себе, нарушало все мыслимые природные законы, но она к этому быстро привыкла.
Правда, пришла другая беда…
Все свободное время Дьявол начал истязать ее нешуточной физподготовкой, выжимая по семь потов. Ежедневно и изнурительно он гонял ее по лесу с утроенным остервенением, заставляя лазить по деревьям, хлестал нещадно тростью, пока она не достанет его посохом хотя бы разок. Он то вырастал из-под земли перед носом, то камнем сваливался с неба, то налетал, как хищная птица. Отбиваться от него по снегу, в железе и в темноте, орудуя посохом, как мечом, было нелегко, а уж когда начинал растягивать тело, трещали все кости. Прошлые занятия теперь уже казались ей детской забавой. Но убежать от Чрезвычайной Стражи, убеждал ее Дьявол, будет ничуть не легче, а они обязательно прочешут лес, когда Баба Яга не выйдет на связь, а случится это скоро. И, наконец, обливал ледяной водой, и только после этого рассматривал как человека.
