– Да зачем мне это? – пыталась она увильнуть. – Я ж не на войну иду, я словом перемолвится и домой, в деревню свою. Пусть сначала докажут, что свинья и Баба Яга – одно лицо. Там столько трупов – меня обязательно должны наградить.
– Маня, где ты видела, чтобы в государстве чиновников за трупы еретиков и прочей мелкой шушеры наказывали? Каждая реформа – новые кладбища, кто там могилы считает? Ты не будешь давиться кофеями, – прорекал Дьявол. – Но две великие нечисти – Кикимора и Баба Яга – были распяты тобой, и каждая именно тебя назвала этим нехорошим словом, поэтому я обязан сделать для тебя что-то хорошее. А чему, кроме как бегать по лесу от праведного гнева Благодетелей, я могу тебя научить? Пользуйся мной, пока другой Бог утверждение Кикиморы и Бабы Яги не обратил вспять!
Ночи стали длинные, времени для физподготовки появилось с избытком. С места снимались с рассветом, после завтрака, который разогревали еще в темноте – то, что осталось с вечера: орехи, мороженные ягоды, грибы-трутовики и замерзшие по осени опята, бережно собранная крапива и сныть, вымахивающие за ночь в полный рост на обогретом пятачке, иной раз сморчки вырастали из-под снега еще раньше подснежников, рыба была с избытком – все шло в дело. Продолжали разорять беличьи, хомячьи и пчелиные запасы, выгребая из дупел шишки с орехами, мед и зерно из норок. Могли накопать у оттаявшего берега сладкие корни рогоза, заваривая чай, который был слаще сахарного. В общем, голодная смерть ей не грозила.
Преимущество дружбы с Дьяволом было в том, что он по каким-то своим признакам умел находить природные кладовые. Сунет руку в трухлявую корягу – вытащит на свет сотовый мед, часть возьмет, остальное оставит, потом аккуратно забросает трухлявый пень снегом. Сунет руку в дупло – и вот уже орехи на гостинец. Оттаял снег, попросит посохом поработать – и вот котелок отборного зерна. На худой конец, посвистит в прорубь – и выползут строем раки. Умел удивить. Но досыта не кормил, чтобы не отбить охоту к железу. И никогда не угождал, оставляя ни с чем, если она вдруг сама переставал искать, чем поживиться.
Как-то раз ударила оттепель, а через день мороз, обледенелые ветви ломались, как стекло. А потом налетела вьюга. Каждая веточка покрылась снежно-ледовым наростом. И как на зло от реки пришлось отойти. Чтобы добраться до почек и хвороста, приходилось отбивать толстую ледяную корку, а потом выковыривать их из-под острых намертво застывших ледяных осколков. И когда она намекнула, что неплохо бы перекусить, он ответил: да, надо – и смотрел голодными глазами. На другой день, когда желудок свело от голода, и она открыто попросила посмотреть вокруг, нет ли чего поблизости съестного, он ответил, удивившись ее просьбе:
– Маня, если б я под лежачие колоды манну сыпал, кто бы шевелился-то? В природе так заложено, что атавизмом становится все члены, в которых нет надобности. Я смотрю, ты решила колобком катиться по жизни?
Манька прикусила язык, а от ее сверлящего взгляда Дьявол не умер – даже не заболел.
Но как бы она не уставала, живая вода снимала усталость мгновенно. Отпив большой глоток и обтерев ступни и ладони, она добавляла в бутыль снег или наполняла ее в чистом незамерзающем роднике, чтобы на утро та опять была полной. Настроение поднималось – и в очередной раз Манька прощала Дьяволу издевательства, понимая, что была от них немалая польза. Последнее время она перестала чувствовать холод, уже не ныло к вечеру тело, увеличилось расстояние, которое проходила за день, и, сдавалось ей, не только живая вода была тому причиной.
Оттепель и дождь, а за ними тридцатиградусный мороз укрепили снег, образовав толстую корку наста – как накатанная дорога. И лед на реке установился крепкий, надежный, только очень скользко. Падая и чертыхаясь, Манька не раз помянула мечту про санки с опорой. Она чуть не сломала себе руку, а потом и шею. Дьявол, насмотревшись на ее неуклюжее катание на железной подошве и снегоступах, которые не выдерживали и постоянно разваливались, внезапно ухватился за идею: снял с нее котомку, развязал посохи, загнул концы. Без видимых усилий проткнул своей тростью каждый посох в пяти местах, просунул в дырки выструганные дощечки, закрепив их железными болтами, которые слепил из каравая, соединив посохи в пяти местах, как полозья, распарил ивовые прутья, кору липы и бересту, сплел большую корзину и закрепил на санках, а к корзине и дощечкам приделал перекладины в виде прочной ручки, чтобы можно было толкать санки впереди себя.
Облегчение Манька почувствовала сразу: груз, который давил спину, катился впереди нее и посохи снашивались сами собой. Санки получились надежные, сборно-разборные, легко выдерживающие ее вес. Она, наконец, перестала проваливаться на каждом шагу, легко удерживаясь на слежавшемся утрамбованном ветром снегу. И расстояние, которое могли пройти за день, резко увеличилось. У нее еще оставалось время узреть красоту сказочного зимнего леса, потрясающие по своему великолепию закаты красного солнца. Она вдруг начала замечать и яркогрудых птиц, и зайцев, и причудливые заносы, закрученные высокими волнами.
Путь омрачало лишь то, что в начале второй недели, когда они уже отошли на огромное расстояние от того места, где жила Посредница, вдруг, ни с того ни с сего, позади них начали трещать деревья, как будто по лесу бродили великаны…
Она каждый раз вздрагивала, испугано оглядывалась. На ум сразу же приходили рассказы местных жителей, будто в Зачарованном Горних Лесах сгинуло людей не меньше, чем в Мутных Топях. Даже дикий народец, привыкший к суровым условиям: браконьеры, охотники, старатели, разбойники всех мастей – не рисковали обживать края с этой стороны Безымянной Реки. Она пожалела, что зря списала все случаи исчезновения на Бабу Ягу и Кикимору. Конечно, в подвале избы и на болота нашлись бы многие из пропавших, но мало ли кто охотился за человеком. А что, если в самом деле бродили по лесу невиданные чудовища, которые искали крови? Сказок-то было много: чудовища, лешие, прочая лесная нечисть, которая недолюбливала человека, и уж если Баба Яга и Кикимора оказались далеко не сказочными персонажами, не верить в других было глупо. И кровь стыла в жилах, особенно когда хруст поваленных деревьев будил ее посреди ночи. Но дни летели, а великаны не подходили близко. И на какое-то время она успокоилась: если сразу не напали, вряд ли планировали, не такая уж она сложная добыча, чтобы долго с нею возиться. Видимо, Дьявол умел управлять и ими.
К концу второй недели вышли в чащу, не такую глухую, как лес позади. Местность стала холмистой, то поднимаясь, то опускаясь, местами на поверхность выступали скальные породы. На возвышенности, нет-нет, да и замечала она в белесой дымке неровности на размытом горизонте. Она была почти уверена, что это горы. И по карте до них оставалось меньше месяца пути. А порой, по ночам, она внезапно замечала селения, расположенные южнее Безымянной Реки. Огоньки жилых деревушек и провинциальных городишек в ночи вселяли в сердце надежду, и она вдруг поняла, что все было не зря, что все, что она задумала, еще может исполнится, и где-то там была дорога в обход Гор, а после цивилизованная часть государства…
И люди…
Сердце тревожно сжималось: как ее примут?
